странными. Например, в одной из гурджиевских групп существовало строгое правило,
 что каждый участник группы по сигналу должен был застыть как статуя, в каком 
бы положении он в тот момент ни находился. После этого от него требовалось 
пробыть в таком положении, не шевеля ни единым мускулом, до тех пор, пока не 
будет дан другой, освобождающий его сигнал. Хорошо, если сигнал заставал вас, 
когда вы сидели, облокотившись на спинку кушетки. Но вам могло случиться 
застыть в момент вставания с кресла. Как через много лет отмечал один из 
учеников, из-за напряжения мускулов, вызванного необходимостью удерживать такую 
позицию, ваше внимание неизбежно приковывалось к самому себе — фактически, это 
было единственным, о чём вы могли думать, пока не прозвучит второй сигнал. 
Существовали, конечно, и чисто психологические упражнения самовоспоминания, и в 
определённых случаях они, как представляется, давали определённые результаты. 
Один из наиболее известных учеников Гурджиева рассказывал, как он занимался 
самовоспоминанием, когда ходил по улицам Москвы. Позже он вспомнил своё 
путешествие в самых живых деталях: он мог точно сосчитать все оконные стёкла, 
которые видел на своём пути. И лишь один из отрезков дороги полностью выпал у 
него из памяти. После тщательного исследования он выяснил, что выпавший отрезок 
пришёлся на то время, когда он утратил концентрацию в своём упражнении 
самовоспоминания. Он прошёл через эту часть города в старом привычном сонном 
состоянии. Его яркие воспоминания об остальной части путешествия показывают, 
что тогда он достиг определённой степени мистической бдительности, к которой 
стремились последователи Гурджиева.
Гурджиев, изучавший суфийские техники, равно как тибетскую эзотерическую 
мудрость, хотел продемонстрировать успехи своих учеников во время публичных 
выступлений своего «балета». Вот что описывает очевидец одного из таких балетов,
 показанного в Нью-Йорке в 1924 г.: «Было по-настоящему удивительно, как каждый 
танцует в своей особой манере. Оркестр выдавал странную музыку, в которой 
преобладали удары барабана… Гурджиев управлял танцорами, то взмахом рук давая 
сигнал начинать танец, то неожиданно останавливая их. Им приходилось застывать 
как статуи в том положении, в каком Гурджиев их остановил. Казалось, будто они 
находятся под действием некой гипнотической силы… Как нам объяснили, эти танцы 
могли привести к высшему сознанию, и с этой целью их практиковали мистики 
Востока… С помощью таких упражнений те, кто их практикует, учатся осознавать 
все проявления своего тела, в то время как в обычной жизни мы осознаем едва ли 
чуть больше четверти из них. Например, по словам Гурджиева, можно научиться 
регулировать кровообращение и контролировать железы так же легко, как махать 
рукой или кидать палку».
Однако у гурджиевской системы была и менее привлекательная сторона. Луи Повель, 
практиковавший её, дошел до грани самоубийства, почти ослеп на один глаз и так 
физически ослаб, что ему потребовалось лечение в больнице. В своём исследовании 
«Гурджиев» он так описывает внешний вид двух юных американок, доведенных 
занятиями в гурджиевской группе до подобного же крайнего состояния: «Они были 
невероятно худы. Видно было, как вибрируют их нервы, образуя узлы на шее и 
вокруг сердца. По-видимому, они страдали плохим кровообращением; лица у них 
были серые, а глаза — как у пребывающих под гипнозом. Они находились на 
последнем издыхании. Очарованные, они были готовы ввергнуться в пасть смерти — 
фактически, уже почти сделали это».
Несмотря на связанные с ними трудности и опасности, гурджиевские техники 
привлекли внимание некоторых из лучших умов Европы. В числе последних были 
Кэтрин Менсфилд, а также русский философ П. Д. Успенский, оперная певица 
Жоржетта Лебланк, первая издательница джойсовского «Улисса» Маргарет Андерсон и 
психолог Морис Никол. Заинтересовался методами Гурджиева и Д. Х. Лоуренс, хотя 
он так никогда и не смог заставить себя сделать решительный шаг: он чувствовал, 
что царящая в гурджиевских группах дисциплина может помешать высоко ценимой им 
творческой свободе.
Но был ли сам Гурджиев столь же неординарен, как его учение? Есть несколько 
историй, указывающих, что он обладал необычными способностями. Сообщают, 
например, что как-то раз он появился перед своими последователями в одной части 
России, в то время как его тело находилось в другой — пример высокого 
мастерства в практическом оккультизме, известный как эфирная, или астральная 
проекция. Многие его ученики были убеждены, что стоило ему только бросить на 
них мимолетный взгляд, как он узнавал все их самые сокровенные тайны. Как ни 
странно, для этого последнего утверждения, как представляется, есть 
определённая реальная основа. Успенский, заслуживающий доверия свидетель, 
сообщает о безмолвном общении с Гурджиевым, во время которого первый, казалось, 
слышал голос Сибирского мага, звучавший у него в уме — образец телепатии 
высокого порядка. Ром Ландау, описывая свою первую беседу с Гурджиевым, 
говорит: «Я стал явственно ощущать слабость в нижней части тела, от пупка и 
ниже, и особенно в ногах. Каждую секунду эта слабость неуклонно возрастала. 
Секунд через двадцать или тридцать она увеличилась настолько, что я не знал, 
смогу ли подняться и выйти из комнаты». Г-н Ландау отметил, между прочим, что 
плохо поддавался гипнозу и не считал себя особо внушаемым. Он предположил, что 
пережитое им можно объяснить тем, что Гурджиев испытывал на нём свои 
ясновидческие способности — считается, что этот процесс как раз и вызывает 
подобное странное состояние.
Как представляется, Гурджиев мог при желании очень сильно воздействовать на 
людей. Одной американской писательнице случилось поймать его взгляд, когда они 
обедали в одном и том же нью-йоркском ресторане. Внешне он начал одну из своих 
эзотерических практик, доказательством чему служило то, что он стал совершать 
определённый вид дыхательных упражнений йоги. Тогда, по словам очевидца, та