к тому времени занявшая российский престол, причем тоже путем дворцового 
переворота. В одном из своих писем, имея в виду непрекращавшиеся покушения в 
пользу Иоанна Антоновича, она отмечала: «Со святой недели много о сем 
происшествии почти точные доносы были».
Надо полагать, что эти тревожные известия весьма беспокоили императрицу, 
занявшую престол с помощью заговора и теперь, естественно, больше всего 
опасавшуюся, как в свое время и Елизавета, аналогичной ответной меры со стороны 
претендентов на власть. Первым из таких претендентов по-прежнему оставался 
Иоанн Антонович. Пока жив Иоанн VI, не быть спокойствию на Руси. И царица 
замыслила раз и навсегда избавиться от беспокойного узника.
Все, что будет изложено ниже, — лишь предположение, впервые высказанное сто лет 
назад выдающимся русским критиком и историком В. В. Стасовым в его 
неопубликованном исследовании «Брауншвейгское семейство». Труд этот, видимо, 
потому и не увидел свет, что в нем содержалась дерзкая для того времени мысль о 
причастности императрицы к убийству царственного узника.
Следует, однако, вкратце напомнить, что произошло в Шлиссельбургской крепости 5 
июля 1764 года.
В этот день подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Мирович, 
находившийся в карауле Шлиссельбургской крепости, предпринял попытку силой 
освободить Иоанна Антоновича. Взбунтовав команду и арестовав командира, он 
бросился к Светличной башне, где содержался «безымянный колодник» под охраной 
специальной стражи во главе с офицерами Власьевым и Чекиным. Здесь бунтовщика 
встретили ружейным огнем. Мирович приказал солдатам ответить залпом. Завязалась 
перестрелка, атаковавшие стали готовить к стрельбе пушку. Тогда офицеры, 
приставленные к узнику, видя безвыходность своего положения, решили действовать 
в соответствии с инструкцией, той самой, которая существовала еще во время 
Елизаветы и была возобновлена при Екатерине. Согласно этой инструкции, охране 
вменялось в случае попытки освободить Иоанна Антоновича умертвить его.
Когда Мирович ворвался в каземат, перед ним на полу лежал труп молодого 
человека. Это был Иоанн Антонович. Так закончилась «шлиссельбургская нелепа».
Мирович и солдаты, обманом вовлеченные в авантюру, предстали перед судом. 
Прямых сообщников у него не оказалось. Правда, по показаниям Мировича, один 
такой заговорщик существовал — поручик Ушаков. Но накануне осуществления 
заговора он неожиданно утонул, и Мирович остался один. Это казалось по меньшей 
мере странным.
Еще современники строили всякого рода предположения и догадки. В числе 
сомневающихся был и барон Черкасов, член специальной комиссии, занимавшейся 
разбором дела Мировича. Как пишет В. В. Стасов, он подал письменное мнение 
следующего содержания: «Мне невероятно, чтоб Мирович не имел сообщников в своем 
злом умысле, кроме Аполлона Ушакова».
Мнение Черкасова произвело сильное волнение в собрании. На заседании выступил 
сенатор Петр Иванович Панин, бывший покровитель Мировича, клонивший к тому, 
чтобы Мировича не пытать, так как из дела достаточно уже видно, что у него 
сообщников, кроме Ушакова, никого не было и ни о каких внушителях не может быть 
и речи.
Вечером 15 сентября тело Мировича, оставленное на позорище народу в продолжение 
целого дня, было сожжено вместе с эшафотом. В тот же самый день трех капралов и 
трех рядовых, помогавших Мировичу, прогнали на том же обжорном рынке сквозь 
строй перед тысячью человек десять раз и сослали на каторгу. Подпоручика князя 
Чефаридзева лишили чинов, посадили в тюрьму на шесть месяцев, потом отправили 
рядовым в астраханский батальон. Придворного лакея Касаткина наказали на 
обжорном же рынке батогами и послали рядовым в воронежский гарнизон.
Между тем значительные награды были даны офицерам Власьеву и Чекину. Сержанта 
произвели в прапорщики, унтер-офицера — в подпрапорщики, прочих четырнадцать 
рядовых — в капралы, причем каждый из последних получил по сто рублей.
Сразу после умерщвления Иоанна Антоновича много было споров относительно того, 
существовали ли у Мировича, кроме ничтожных людей, им выставленных, еще другие, 
более важные соучастники, которые подтолкнули его на совершение приписываемого 
ему одному предприятия и от которых он ждал поддержки, и участвовала ли сама 
императрица каким бы то ни было образом в этом деле. Фактов, подтверждающих 
положительные ответы на эти вопросы, не имеется, тем не менее нельзя обойти 
вниманием несколько событий и подробностей, которые в общей сложности приводят 
к убеждению, что на оба эти вопроса можно почти с полной достоверностью 
ответить утвердительно.

Не первому Мировичу пришло в голову освобождать Иоанна Антоновича и снова 
возвести его на престол. В письме к генералу Веймарну от 15 июля 1764 года 
Панин писал: «Ее величество напоминает и примечать изволит, что с Великого 
поста более 1 — 2 раз по той же материи (об освобождении Иоанна Антоновича. —
Р. Б.)
разное вранье открылось, да и в месте перед ее отсутствием один гвардии 
прапорщик, выписанный ныне в армейские полки (о котором я с вашим 
превосходительством уже говорил), тоже врал слышанное на кабаках от самой 
подлости (то есть от простого народа. —
Р. Б
.), будто б принц Иоанн жил тогда в деревне под Шлиссельбургом, многие 
армейские штаб-офицеры и солдаты ему присягали, и много людей из города к нему 
туда на поклон ходят».

О других разговорах в народе известно из показаний Мировича о придворном лакее