править с помощью кнута». В войне с большевиками он победил при содействии 
Петлюры, Врангеля, Колчака и Юденича.
Но время идет, и уже многие понимали, что над Европой нависла коричневая тень 
нацизма.
Пилсудский раздумывает – послать ли к Мессингу своего советника или лично 
переговорить с ним. Ведь поход Гитлера на Восток начнется в первую очередь 
захватом Польши. Пилсудский побаивается и России, однако от нее можно 
откупиться частью земель. Правда, и Гитлер и Сталин мечтают о завоевании мира, 
но если первый, по гениальному определению А. Ф. Керенского, попытается 
совершить это «на основе расы, то второй – класса». Пилсудский понимает, что 
победа пролетариата во всем мире если и наступит когда-нибудь, то еще очень 
нескоро. Танки и авиация Гитлера гораздо опаснее.
Пилсудский решается еще на одну, но уже конспиративную встречу с Мессингом. Он 
пришел на нее в плаще с капюшоном, наброшенным на голову. Мессинга вновь 
поразил его высокий лоб, проницательные глаза под густыми бровями, пышные усы – 
дань офицерской моде. Суеверный Пилсудский исподлобья пристально взглянул на 
собеседника и понял, что имеет дело не с шарлатаном и не просто с артистом, а с 
необычным человеком, может быть, даже действительно ясновидящим. Он решился на 
откровенный разговор с Мессингом, зная, что его психологические опыты неизменно 
пользуются успехом у зрителей всех континентов, и ему, Начальнику Польши, 
негоже не воспользоваться возможностями своего подчиненного.
Они поздоровались. Перед Вольфом стоял легендарный на родине человек, совсем 
недавно официально встретившийся с главой правительства Пруссии Германом 
Герингом. Встреча состоялась в Бельведере – резиденции руководителя Польши – 
вечером 31 января 1935 года.
Геринг приехал в точно назначенное время. Его внушительный живот, который 
обычно скрадывал мундир, теперь, в гражданской одежде, особенно выделялся. Лицо 
Геринга выражало неукротимую веру в себя и то дело, которому он себя посвятил, 
веру, ломающую любые преграды. Не глядя ни на кого, не проронив ни слова, 
Геринг большими шагами проследовал через несколько залов. В последнем его ждал 
маршал. Двери за ними закрылись. Когда встреча закончилась – а длилась она 
недолго, – Геринг снова молча прошел через залы дворца, сел в машину и уехал. 
Казалось, он был на редкость суровым и неразговорчивым наци, хотя через 
несколько лет, выступая на огромном митинге в Вене, после присоединения Австрии 
к Германскому рейху, этот пузатый человек будет на протяжении двух часов 
держать в напряжении пятнадцатитысячную толпу. Его голос не ослабеет ни на 
минуту, а доведенная до исступления толпа охрипнет от постоянных возгласов: 
«Зиг хайль!»…
Пилсудский медленно, понуро опустив голову, прошел в вестибюль дворца. Взгляд 
его был задумчив. То ли маршал переживал историческую встречу, то ли пребывал в 
растерянности от того, что понял: визит Геринга не сулил Польше ничего хорошего,
 по крайней мере, определенного. Вероятно, поэтому Юзеф Пилсудский и решил 
поговорить с Мессингом, он во что бы то ни стало желал выяснить, что ожидает 
его страну.
– Вы уверены, что Гитлер двинет войска на Восток? – Пилсудский без промедления 
приступил к интересующему его вопросу. – Скажите, очень прошу вас, сколько 
времени Бог отпустил полякам до их порабощения?! – взмолился он, и Мессинга 
удивила истинная боль за судьбу своего народа, прозвучавшая в голосе маршала. – 
Почему вы молчите? – удивился Пилсудский и недовольно наморщил лоб.
– Я не знаю… Я не могу назвать точное время, – растерянно вымолвил Мессинг, – я 
даже не уверен, что это знает сам Гитлер… Ситуация может измениться, но не 
очень скоро.
– Вы правы! – неожиданно похвалил Мессинга Пилсудский. – Гитлер пока еще 
проектирует новые танки, мощные орудия. Его наступление может задержаться на 
годы. Значит, я не успею сразиться с немцами, когда они нападут на мою 
несчастную родину. Я болен, – вдруг признался Мессингу маршал, – я очень болен, 
больше чем считают мои доктора.
– Да, вы не очень здоровы, – заметил Мессинг, обнаруживший у Пилсудского рак 
желудка. – Я могу определить состояние здоровья человека, но не могу его 
вылечить. К сожалению… Извините…
– Нечего извиняться, – улыбнулся Пилсудский и погладил усы. – Вы – смелый 
человек! Говорить человеку горькую правду позволит себе не каждый! Даже врач, – 
грустно произнес Пилсудский. И, помолчав, продолжил: – Когда я был молод и 
горяч… – Он вынул из портфеля папку и раскрыл ее. – Вот, послушайте донесение 
на меня: «Студент Юзеф Пилсудский своим поведением обратил на себя внимание 
инспекции, а за участие в беспорядках 18 и 19 февраля 1886 года и решением 
Правления Университета, утвержденным куратором округа, был посажен в карцер, 
получил выговор и предупреждение, что если будет замечено, что он ведет себя 
вопреки действующим предписаниям, то будет безоговорочно исключен из 
университета». Вы знаете, почему я храню этот документ? Завтра ему исполняется 
полвека! – воскликнул Пилсудский, и в его глазах вспыхнул огонек молодости.
– Выходит, завтра исполняется полвека вашей борьбы, вашей работы. По этому 
случаю не грешно было бы провести торжества в Польше! – предложил Мессинг.
– Еще чего, ни в коем случае! – возразил Пилсудский. – Кстати, пятьдесят лет 
мне исполнилось в Магдебургской тюрьме. А через год я уже был Начальником 
Польши. Полвека… Полвека собачьей жизни. Хотя… Хотя… были и свои радости. – 
Лицо Пилсудского, казалось, помолодело. – Я кое-что сделал для Польши. Меня 
забудут, потом вспомнят, затем снова забудут, затем снова вспомнят, но уже 
навсегда, когда я войду в учебники истории.
– Подобное нередко происходит с людьми вашей судьбы, – согласился Мессинг, – и