сумятицу в сознание людей, забитых коммунистической идеологией, заставил их 
задуматься над жизнью страны, не способной вырваться из тисков страха и нищеты.
Вольф Григорьевич Мессинг, сумевший постичь неведомое, на самом деле не знал 
многого о жизни новой для него страны, не догадывался обо всех своих 
возможностях, был не в состоянии научно объяснить проводимые им опыты. В его 
жизни доброе и злое были так круто перемешаны, что этот дикий сплав до 
последних дней мешал ему обрести желанный покой и удовлетворение.



Местечковое детство

Вольф Мессинг родился в России, точнее, на территории Российской империи, в 
крохотном еврейском местечке Гора-Кавалерия, близ Варшавы и в двухстах 
километрах от Киева. Произошло это 10 сентября 1899 года – в канун двадцатого 
столетия. Может, конец одного и начало другого века – особое время, когда 
рождаются гениальные дети, посланные Богом или природой, чтобы таким 
своеобразным путем прославить прошедшее, заложить генетический фундамент 
будущего или просто напомнить людям о достойных родителях?
О первых годах детства у Вольфа осталось не слишком много воспоминаний: 
«Маленький деревянный домик, в котором жила наша семья – отец, мать и мы, 
четыре брата. Сад, в котором целыми днями возился с деревьями и кустарником 
отец, который нам не принадлежал. Но все же именно этот сад, арендуемый отцом, 
был единственным источником нашего существования. Помню пьяный аромат яблок, 
собранных для продажи… Помню лицо отца, ласковый взгляд матери. Жизнь сложилась 
потом нелегкой, мне, как и многим моим современникам, довелось немало пережить» 
– отзвуки погромов в Кишиневе и Киеве, беспросветную нищету, когда одну селедку 
делили на шестерых членов семьи…
Запомнил Вольф и свою первую любовь. Наверное, она была похожа на Бузю – 
героиню произведения великого Шолом-Алейхема. «Наступил милый, славный день 
Пасхи. Нас обоих нарядили во все новое. Все, что надето на нас, блестит, 
сверкает, шуршит. Я гляжу на Бузю и вспоминаю „Песнь песней“, которую перед 
Пасхой я учил в хедере. Вспоминаю строфу за строфой: „О ты, прекрасная подруга 
моя, ты прекрасна! Глаза твои как голуби, волосы подобны козочкам, спускающимся 
с горы, зубки – белоснежным ягнятам, из реки вышедшим, все как один, словно их 
одна мать родила. Алая лента – уста твои, и речь твоя слаще меда“.
Скажите мне, почему, глядя на Бузю, невольно вспоминаешь «Песнь песней»? Почему,
 когда учишь «Песнь песней», на ум приходит Бузя?.. Я чувствую себя странно 
легким, мне кажется, у меня выросли крылья: вот поднимусь ввысь, полечу».
Наверняка нищие полуголодные дети мечтали о богатстве, не представляя себе, 
откуда оно возьмется, видимо думая, что свалится им на голову или будет 
ниспослано Богом.
«Будь я Ротшильдом!» – восклицал юный Мессинг, вторя герою Шолом-Алейхема и 
мечтая устроить своей Бузе на земле рай небесный, но принимая за него лишь 
сносные условия быта. И Бузя благодарно смотрела на юношу только за то, что он 
желает положить к ее ногам целый мир, впрочем не представляя его лучше и богаче,
 чем Вольф.
Детей пускали на свадьбы – удивительные вечера, где можно было вдоволь поесть и 
забыть обо всех своих горестях и несчастьях. На свадьбах пели много веселых 
песен. Вольфу особенно нравилась та, где тесть шутливо хвастался наиболее 
уважаемыми гостями, включая легендарно богатого Лазаря Полякова, получившего 
дворянский титул и скончавшегося в 1914 году. Из Парижа тело его перевезли в 
Москву. На похороны из Лондона приехала побочная дочь Полякова – знаменитая на 
весь мир балерина Анна Павлова. Помимо строительства двух синагог – ныне 
центральной и ортодоксальной – Лазарь Поляков по просьбе И. В. Цветаева 
содействовал сооружению Музея изящных искусств (ныне Музей изобразительных 
искусств имени А. С. Пушкина). Давал деньги на музыкальное и балетное 
образование Анны Павловой, помогал молодежи: построил гимназию, лицей 
цесаревича Николая, в Ельце – железнодорожное училище, в Петербурге – 
ремесленное, а также еврейскую больницу в Москве. Один из сыновей Полякова 
перебрался в Англию, где за развитие мануфактур получил от королевы звание сэра.
 Однажды, путешествуя по Европе, он зашел за кулисы к уже известному тогда 
Мессингу, представился.
– Вы тот Поляков? Из песни?
– Нет, – усмехнулся гость, – в песне пели о моем отце, а вот кто-то из рода 
Поляковых остался в России. Там сейчас запрещена коммерция. Чем он занимается? 
Как живет? Я грущу, вспоминая о нем… Вы – ясновидящий, может, поможете мне? Вы 
– моя последняя надежда, – со слезою на реснице вымолвил Поляков.
– В России остался один из Поляковых. Он жив! Владимир Соломонович Поляков! – 
постарался обрадовать гостя Мессинг.
– Вы серьезно говорите? Вы видите его?! – изумился «английский» Поляков, 
заметив, как напряглось лицо Мессинга и в экстазе задрожали руки. Потом его 
тело окаменело. Он впал в транс. Поляков уже хотел было вызвать врача, но 
неожиданно его остановил пришедший в себя Мессинг.

– Ведь вы из моего детства, – грустно произнес он. – Вы – одно из моих редких 
радостных воспоминаний. Отец, братья и другие родственники погибли в Майданеке. 
Мама умерла раньше, наверное, предчувствовала беду, грозящую семье, всем евреям.
 И у меня не осталось даже фотокарточки от тех лет. Ничего… А ваш родственник, 
Владимир Соломонович Поляков, живет в Ленинграде, он пишет веселые сценки для