продолжалось уже несколько лет — Картер обращался к Каллендеру по поводу его 
инженерного опыта, а также «просто по-дружески».
[85]
Каллендер, которого описывают «как человека угрюмого, спокойного и мрачного»,
[86]
в последующие месяцы стал одним из главных участников раскопок.

Карнарвон немедленно послал Картеру телеграмму с сообщением, что он прибудет в 
Александрию 20 ноября в сопровождении своей дочери, леди Эвелин Герберт. Жена 
Карнарвона, Альмина, демонстративно отсутствовала: она все больше 
разочаровывалась в одержимости своего супруга раскопками и поисками мертвецов. 
И хотя она сама еще не подозревала об этом, она тоже сделалась одержимой, но в 
ином роде: ей вскружило голову появление в ее жизни нового мужчины. Эта страсть 
оказалась настолько сильной, что ей было суждено выйти замуж за этого человека 
спустя всего восемь месяцев после кончины первого супруга.

Предвестник несчастья


Картер выехал в Каир в субботу, 18 ноября, чтобы приобрести ряд товаров, в том 
числе деревянные доски, гвозди, провода и лампочки, чтобы осветить внутренние 
помещения гробницы, протянув провода от электропроводки, уже проведенной в 
усыпальницу Рамсеса VI. Все шло по плану, хотя по возвращении в Луксор Картер 
выяснил, что в его отсутствие что-то случилось. Свой дом Картер оставил на Пеки 
Каллендера — ему был поручен присмотр за канарейкой, которую Картер приобрел в 
начале сезона, чтобы та скрасила пустоту в доме и составила ему компанию. 
Однажды вечером Каллендер услышал трепыхание и громкий писк и поспешил на 
странный звук к портику, где стояла клетка с канарейкой. Подбежав, он увидел, 
что в клетке бедной канарейки разлеглась кобра, заглатывая бедную птицу.
[87]
Это было дурным предзнаменованием, ибо когда Картер впервые показывал канарейку 
распорядителям работ и охранникам, он сказал: «Эта птичка принесет нам удачу!»
[88]


Судя по письму, написанному Гербертом Уинлоком, помощником куратора египтологии 
музея искусств Метрополитен в Нью-Йорке, и адресованному директору музея 
Эдварду Робинсону, распорядители отвечали Картеру: «Мабрук [ «поздравляем» 
по-арабски]: это — золотая птичка, которая приносит удачу. В этом году, иншалла 
(если на то будет Милость Божья), мы найдем гробницу, полную золота».
[89]


Эти слова подтвердились, когда всего несколько недель спустя была обнаружена 
первая ступень лестницы, ведущей в гробницу, которая получила название 
«гробница Золотой птички»,
[90]
или «гробница птички».
[91]
Как заметил Уинлок: «Вокруг клетки у канарейки было сияние, почти нимб».
[92]


Поэтому известие о том, что канарейка вместе с ее нимбом
[93]
была проглочена коброй, которая не только редко встречается в Долине, но и 
является древнеегипетским символом независимости, присутствовавшим на головном 
уборе фараона, было встречено без энтузиазма. В умах суеверных арабов, 
работавших на раскопках у Картера, «золотая птичка» вместо доброго 
предзнаменования превратилась в предвестника несчастья. Как мрачно заметил 
Уинлок, «вывод — по крайней мере для них, хотя я склонен выбросить некоторые 
звенья в цепи аргументов — был совершенно очевиден: до наступления зимы кто-то 
непременно умрет».
[94]


Герберт Уинлок был уважаемым египтологом, сыгравшим важную роль в событиях, 
окружающих находку гробницы Тутанхамона. Он также был добрым приятелем Картера 
— тот как-то раз признался, что Уинлок был его единственным настоящим другом.
[95]
Таким образом, замечание Уинлока невозможно было сбросить со счета как бред или 
фантазию.

Чарльз Брестед, цитируя слова своего отца, Джеймса Генри Брестеда, 
американского египтолога и востоковеда, присоединившегося к группе Картера в 
середине декабря 1922 г., излагает несколько иную версию этой истории. Он 
сообщает, что «вскоре после находки гробницы Картер послал ассистента принести 
что-то из его дома, который оказался пуст, поскольку слуги ушли на еженедельный 
рынок в Луксор [таким образом, это произошло, по всей видимости, во вторник, 21 
ноября]. Подойдя к дому, посланный услышал пронзительный, почти человеческий