рмальная. Может быть, все свершится на 
этот раз! Наконец, все готово для отцепления! Дальше этого мы еще никогда не 
заходили в своих попытках. Я настороже. Напряжение вдруг увеличивается, и 
неожиданно для самого себя я чувствую, что взволнован до предела!
 Пятьдесят секунд!
 Выполняю заученные действия без заминки, наращиваю темп. Включи заливную 
систему ЖРД, поверни переключатели и рукоятки, проверь показания двенадцати 
манометров, показывающих давление в системе двигателя, находящегося за мной в 
пулевидном фюзеляже самолета. Все нормально! Вот и настало время!
 В полумраке фюзеляжа В-29 черные циферблаты манометров и их стрелки 
приковывают мое внимание. Белые дрожащие стрелки показывают нормальное давление,
 но я продолжаю пристально наблюдать за ними, как факир за коброй, извивающейся 
под звуки его флейты.
 Вдруг серебристая стрелка среднего манометра отклоняется от нормы! В камере 
ЖРД номер три давление стало падать, и по мере того, как опускается стрелка, 
мой энтузиазм падает. Опять нужно отказаться от отцепления!
 — Не сбрасывай. Отказ!
 Ничего не поделаешь. С размаху я выключаю сетевые выключатели, перекрываю кран 
системы ЖРД, находящийся рядом со мной, выключая тем самым двигатель, и 
принимаю меры к сохранению самолета. Проделывая все это, я слышу, не веря своим 
ушам, как Джордж начинает свой десятисекундный отсчет по нисходящему ряду чисел,
 как будто он не слышал мою команду прекратить подготовку к сбрасыванию.
 — Десять, девять…, — медленно отсчитывает он секунды.
 Я кричу:
 — Джордж, не сбрасывай меня!
 Но голос Джорджа не замолкает и продолжает отсчет секунд, а я неистово кричу:
 — Ты меня слышишь? Не сбрасывай меня, давление в камере номер три упало!
 Никакого ответа.
 — …Восемь, семь, — продолжается отсчет.
 Джордж не слышит меня, так как нажатием кнопки на штурвале он отключил 
переговорное устройство. Он не слышит моих неистовых протестов. И, продолжая 
тщетно кричать, в надежде на то, что он все-таки включит переговорное 
устройство между секундами отсчета, я действую в бешеном темпе, чтобы вновь 
подготовить свой самолет к полету.
 Я действую молниеносно. Двумя кулаками бью по панели с кнопками сетевых 
выключателей и включаю их, затем ставлю ручку управления самолетом в 
нейтральное положение.
 Глухой голос летчика продолжает монотонный отсчет:
 — …Пять… четыре…
 И все же я пытаюсь докричаться, остановить этот отсчет.
 — Не сбрасывай!
 Но сомнений быть не может. Выхода нет. Он меня сбросит!
  Рис. 5. Момент отцепления «Скайрокета» от В-29 
 Не забыл ли я чего-нибудь? Боже, не забыл ли я чего-нибудь? Заставляю себя 
проверить все действия, выполненные мною при включении двигателя «Скайрокета», 
хотя знаю, что до отцепления остается мало времени, чтобы проконтролировать, 
правильно ли открыты все краны и включены тумблеры, которые я минуту тому назад 
закрыл и выключил. Быстро начинаю с самого начала проверять все свои действия 
по возвращению машины к жизни. За три секунды необходимо принять ряд важных 
решений… включить ли зажигание первой камеры, рискуя взорваться, или аварийно 
слить топливо и увеличить шанс на благополучное планирование и посадку на своем 
аэродроме. Но сливать топливо опасно: если опорожнится только один бак, 
нарушится центровка машины. Решай скорей!
 — …Три… два… один — сброс!
 Время вышло! Как только я ныряю из люка самолета-носителя, меня ослепляет 
яркий свет. Я брошен в самую пучину небесного океана без спасательного пояса! 
Это живой, движущийся мир, в котором «Скайрокет» тоже должен быть живым. Машина 
весом в несколько тонн дает «осадку» с большой вертикальной скоростью и 
бесшумно падает вниз, как подстреленная охотником птица, уже не способная 
управлять своим телом.
 Живое существо! Я думаю об отце и вспоминаю, что он говорил, когда приехал 
проводить меня в авиационную школу в Пенсаколе. Тогда он поделился со мной 
своим тридцатилетним опытом летчика. Он говорил о самолетах так:
 — Билл, нельзя думать о самолете только как о машине; это неверно. Самолет — 
живое существо. Небо — его стихия, и когда ты его туда доставишь, он хочет 
летать, хочет жить. Тысячи человеко-часов были затрачены на создание сложной 
нервной системы, которая побуждает самолет лететь, которая заставляет его это 
делать. Человек, управляющий им, может удержать его от выполнения этой функции. 
Летчик — вот кто злодей. Но если летчик не впадает в панику, если он доверяет 
самолету и нажимает на нужные кнопки, самолет будет летать!
 Мой отец авиатор, которого я едва знал, провел свою жизнь в самолетах; свое 
наставление он закончил словами:
 — Действуй, действуй и будь летчиком… только помни, когда-нибудь тебе 
действительно будет туго… может быть, долго ты не встретишься с трудностями, но 
продолжай летать, и это обязательно с тобой случится.
 Да, теперь мое положение было опасным. Все происходило настолько молниеносно, 
все было так опасно, что казалось какой-то шуткой.
 Включ