оды.
 По ту сторону аэродрома, у ангара фирмы Дуглас, стоял огромный бомбардировщик, 
готовый к полету. С нами должны были лететь два механика, чтобы со своих мест в 
хвостовой части самолета внимательно наблюдать за четырьмя двигателями на 
случай возникновения пожара. Прошло много времени с тех пор, как я летал на 
тяжелом грозном военном самолете — четырехмоторном бомбардировщике, подобном 
В-24. Это было в годы войны на Тихом океане. Этот В-29 значительно больше, но 
на нем нет никакого вооружения, никаких бомб — ничего, кроме большой, 
продуваемой сквозняками выемки посредине. Кто знает, может быть, это 
заслуженный ветеран, летавший в конце войны на Тихом океане под огнем зенитной 
артиллерии. Сейчас у него была другая цель.
 Средняя часть фюзеляжа, вмещавшая когда-то тонны черных бомб, была усилена в 
продольном направлении узкими алюминиевыми балками. Предполагалось, что эти 
балки должны выдержать нагрузки, которые возникнут во время выполнения машиной 
своего необычного задания. Мы с Джорджем осмотрели переделки, пессимистически 
представляя себе, как эта машина будет слушаться управления в полете.
 Мы неохотно забрались в самолет, чувствуя себя героями, решившимися вылететь 
на самоубийственное задание. Джордж подал знак к запуску механику, который 
стоял у двигателя номер два.
 — Ну, Бридж, будь что будет!…
 Словно четыре большие ветряные мельницы разорвали воздух впереди нас. 
Облегченный бомбардировщик прогрохотал по взлетной полосе и низко прошел над 
аэродромом. Мы не хотели сразу уходить за пределы аэродрома, а 
предусмотрительно сделали круг: надо было проверить, действительно ли самолет 
может летать или выемка, безжалостно проделанная в его брюхе, — слишком 
ощутимая рана, в громадной степени увеличивающая сопротивление.
 Самолет вел себя прилично! Пока инженеры правы. Облегченно вздохнув, мы 
уселись поудобнее и направились в сторону остроконечных гор, за которыми лежал 
Мюрок. Мы сидели одни в большом застекленном носу самолета. Под нами проплывали 
долины, горы, пустыня, и мы вспоминали о временах, когда на рассвете 
поднимались на четырехмоторных бомбардировщиках и летели над водными 
просторами: Джордж — в Европе, я — над Тихим океаном. Мы говорили о войне. 
Тогда Джордж летал на В-24 и был сбит при налете на Плоешти. Высоко в 
необъятной тишине, окружавшей нас со всех сторон, мы говорили о своих ранах, о 
войне.
 Нужно было проделать несколько предварительных испытаний.
 — Давай пикнем и посмотрим, что это за штука, — ведь ее чуть не перерезали 
пополам, — предложил Джордж.
 Мы вернулись к делу, которое сдружило нас. Наклонив овальный застекленный нос 
самолета к пустыне, до которой было три с половиной тысячи метров, Джордж 
осторожно ввел самолет в пикирование.
 Сзади, за круглой дверцей, в огромную выемку врывался воздух. Он ревел у 
обнаженных боков бомбардировщика, свистел в бесчисленных проводах и трубах. 
Через проход в бомбовом отсеке я осмотрел новые шпангоуты. Оказалось, что 
выступающие дюралюминиевые края только слегка вибрировали. Никакого 
закручивания или волнистости обшивки, никаких признаков перенапряжения. 
Инженеры и на этот раз были правы. Джордж вывел машину из пикирования.
 — Достаточно! Сначала осмотрим продольные балки на земле, а потом уже будем 
увеличивать нагрузку на них.
 Через двадцать минут мы приземлились на базе, которая, словно аванпост первых 
переселенцев, была единственным обитаемым местом в Мохавской пустыне.


* * *

 Мы были удовлетворены управляемостью В-29, и теперь нас задерживало только 
отсутствие модифицированных самолетов «Скайрокет». Они должны были вскоре 
прибыть. Это время мы использовали для дополнительного просмотра программы 
испытаний, внося в нее всевозможные меры предосторожности. Нам предстояли 
сложные полеты — предварительные состязания перед большой схваткой, в 
результате которой «Скайрокет» на жидкостно-реактивном двигателе должен будет 
достигнуть максимальной высоты и скорости. В последние два месяца мне иногда 
удавалось забывать о предстоящем ответственном полете. Да и какая польза 
постоянно думать о нем? У меня хватит времени смело встретить этот полет, когда 
наступит час. Я просматривал программу испытаний со стороны, как будто она 
предназначалась для кого-то другого. За один год я научился отлично владеть 
собой в сложных и критических ситуациях, нередких в моей новой специальности. 
Да и сам «Скайрокет» таил в себе столько нового, неизведанного, отличаясь от 
всех самолетов, которые когда-либо поднимались в воздух. И вот этого, еще не 
изученного исследователя с комбинированной силовой установкой теперь будут 
носить, как орел носит в когтях ласточку, и доставлять на высоту, на которой 
человек может существовать только в тесном высотном костюме.
 Как и раньше в сложных полетах, все шло постепенно, словно между прочим. На 
этот раз главная трудность заключалась в сочетании ТРД и ЖРД. Хотя в общей 
программе испытаний отводилось определенное место самолету с комбинацией ЖРД и 
ТРД для исследования околозвуковых областей, три успешных отцепления в полете с 
двойной силовой установкой, требуемых ВМС и НАКА, позволили бы легче подойти к 
будущим тяжелым полетам с одним только ЖРД. Это было не так уж плохо, так как 
мне не придется встретиться сразу со всей проблемой в целом. Сначала мы 
определили бы, насколько целесообразно отцепляться в полете и успешно ли 
запустится жидкостно-реактивный двигатель.
 Пока можно было не спешить с достижением предельных высот или скоростей — они 
будут достигнуты на машине с ЖРД. План Ала Кардера не предусматривал внезапных 
скачков — всего предстояло достигать постепенно. Только тогда, когда иного 
выбора нет, летишь в новое. Самолет с ТРД и ЖРД давал мне хорошую 
предварительную тренировку.


* * *

 Модифицированный самолет со смешанной силовой установкой был доставлен на 
грузовике из Эль-Сегундо вскоре после того, как мы перегнали В-29; его 
установили рядом со с