нее день и ночь… Я 
уже чувствовал в полете его первый протест — покачивание. «Скайрокет» перестал 
быть той машиной, которую я научился понимать. Теперь он был недружелюбен. 
Близкий друг потерял рассудок, превратился в незнакомца со знакомым лицом, но с 
другим образом мыслей. Я чувствовал, что самолет восстанет против меня.
 Репетируя следующий полет в безопасной обстановке, на земле, я видел на 
приборной доске спящие приборы, но как только я брался за ручку управления, 
самолет мгновенно оживал. Теперь уже не нужно было мысленно представлять себе, 
как это все будет происходить. Я уже все знал. Мелкой дрожью там, на высоте, 
машина предупреждала меня. Но, возможно, в прошлый раз нервы мои были чересчур 
напряжены: сказалась сложность задания. Однако инженеры уверяли, что 
покачивание машины не должно меня беспокоить — это всего-навсего следствие 
большого числа М.


* * *

 Я готов к этому полету. На медленном наборе высоты экипаж В-29 теперь более 
внимателен. Предыдущий полет сделал свое дело — они настороже, и я чувствую на 
себе их взгляды, словно они чего-то ожидают. Что же, они ничего не заметят. За 
десять лет летной работы я хорошо изучил свою роль.
 Сквозь рев моторов бомбардировщика, с трудом пробивающего себе путь вверх, 
Джордж кричит:
 — О'кэй, Бридж, пора залезать в «бомбу».
 Он поднимает руку в дружеском, грубоватом жесте, которым, вероятно, он и 
впредь будет благословлять все отцепления «Скайрокета» в полете. Дон Пруитт и 
Мак-Немар подвигаются ближе, чтобы помочь мне. Пруитт кричит:
 — Держите взрыватель этой штуки на предохранителе до тех пор, пока вы не 
отделитесь от носителя.
 Сейчас я слишком занят мыслями о полете, чтобы ответить ему остроумно.
 На этот раз проблема связи с носителем решена. На приборной доске 
бомбардировщика установлена большая красная сигнальная лампочка. Если на 
«Скайрокете» что-либо неисправно, я нажимаю кнопку и лампочка загорается.
 В полумраке кабины холодного «Скайрокета» я жду момента, когда он будет 
выпущен на свободу. Про себя повторяю летное задание: набрать высоту 12 000 
метров, затем начать плавный перевод в режим горизонтального полета, который 
нужно закончить на высоте 13 500 метров. Держу руки между ногами — не хочу 
прикасаться к холодным металлическим частям кабины. Я не возьмусь за ледяную 
ручку управления до тех пор, пока по отсчету Джорджа не останется три секунды 
до отцепления, чтобы мои руки не окоченели от холода, когда придет время 
действовать. Я отказался от теплых перчаток, они мешают работать 
переключателями и притупляют чувство осязания.
 Джордж желает удачи, и это опять помогает. Он начинает отсчет, давление в 
системе ЖРД нормальное. Я потираю руки, чтобы они не мерзли. Все в порядке. В 
этот раз я не буду падать так долго, — я готов к отцеплению.
 Теоретически самолет может легко это проделать. Все, что остается на мою долю,
 — это выполнять свои обязанности надлежащим образом: нажимать нужные кнопки, 
правильно управлять самолетом, и успешный полет подтвердит правильность 
математических формул. Конечно, может статься, что полет в это утро может 
оказаться моим последним полетом. С этим я могу согласиться лишь в том случае, 
если неудача явится результатом чего-то непредвиденного или она будет 
следствием пусть даже незначительного просчета инженеров. Но умереть из-за 
своей собственной глупости, сломать себе шею из-за своего собственного 
неумения? Нет! Этого я боюсь больше всего на свете. Все ли я знаю хорошо? 
Подготовил ли я себя ко всем возможным особым случаям?
 — Три… два…
 Мои руки хватают пробковую ручку управления… одна секунда — и меня снова 
сбросят!
 — Один… сброс!
 Включаю четыре тумблера. Все мои внутренности поджимает к грудной клетке, 
вместе со «Скайрокетом» я быстро падаю вниз в море света. Проходит не более 
шести секунд, и топливо в камерах ЖРД воспламеняется. Четыре бешеные вспышки — 
и двигатель заработал, ожил. Щелчки маленьких металлических тумблеров — и 
мгновенно в мое распоряжение поступает тяга, равная двум тысячам семистам 
килограммам. Я пытаюсь как можно дольше круто набирать высоту на угле атаки, 
близком к критическому, но на скорости меньше той, на которой резко возрастает 
сопротивление. Все мое внимание сосредоточено на указателе скорости и маметре. 
Ручку управления от себя! Самолет вибрирует, как струна арфы. Черт возьми! 
Теперь он увеличивает скорость… опять возьми ручку управления на себя!
 Пора! Выдерживаю постоянную воздушную скорость по прибору, число М быстро 
увеличивается. Самолет легко проходит критическое значение числа М = 0,91. 
Через несколько секунд самолет переходит в спокойную сверхзвуковую зону. 
Извергая пятнадцатиметровый радужно-красный, голубой и желтый сноп пламени, 
«Скайрокет» плавно мчится вверх по крутой траектории. Стрелки высотомера быстро 
вращаются — в секунду самолет проходит более четырехсот метров. Опять 
начинается это коварное покачивание. Мне трудно дышать под давлением. 
Покачивание настораживает каждый нерв моего тела, готового к борьбе с любой 
приближающейся опасностью. Я двигаю элеронами, пытаясь устранить покачивание. 
Это нисколько не помогает, и при увеличении скорости до 1300 километров в час 
покачивание усиливается. Педали руля направлени