олетом на сверхзвуковой скорости, 
необходимо более жесткое управление, способное выдерживать огромные нагрузки. 
Теперь я должен управлять самолетом при помощи маленького тумблера, пользуясь 
управляемым стабилизатором с электрическим приводом. Да, я должен управлять 
самолетом, пользуясь тумблером, доверяя только ему и не чувствуя машины, не 
чувствуя опасности, которая может мне грозить. Если я передвину стабилизатор на 
слишком большой угол, то могу создать такую перегрузку, что потеряю сознание. 
На дозвуковой скорости самолет послушно реагирует на отклонения ручки 
управления; причем значительное отклонение ручки вызывает лишь небольшое 
изменение траектории полета. Не так обстоит дело в этом случае. Маленький 
тумблер, с помощью которого я теперь управляю самолетом, даже при небольшом 
перемещении резко изменяет траекторию полета.
 Кажется, что безмолвной машиной управляет какой-то призрак. Теперь я только 
передвигаю маленький тумблер и смотрю на показания восьмидесяти шести приборов 
и лампочек, находящихся передо мной на приборной доске. Эти приборы показывают 
температуру, автоматически сигнализируют о неисправностях, говорят о работе 
двигателя и о мириадах реакций, которые происходят в «Скайрокете» в то время, 
как он летит в неизвестное.
 Скоро ЖРД прекратит работу. Остается двадцать секунд для перехода с набора 
высоты на горизонтальную площадку. Я наблюдаю за приборами пожарной 
сигнализации и прислушиваюсь. Если я почувствую вибрацию рулей, то немедленно 
выключу ЖРД.
 «Скайрокет» находится на высоте примерно 13 500 метров.
 Пытаюсь рассмотреть показания высотомера, но мне мешает быстро вращающаяся 
большая стрелка. З-зз-зз-зз-зу-ж-зут-зут… Я включаю тумблер электроуправления 
стабилизатором для перевода самолета с набора высоты в горизонтальный полет при 
перегрузке 0,3. Когда машина идет по плавной кривой и перегрузка приближается к 
нулю, меня отрывает от сиденья и мое тело сразу становится почти невесомым. 
Белый, ослепительно сверкающий в ярко-голубом небе «Скайрокет», как снаряд, 
несется в безмолвном, пустынном небе, разгоняясь в пологом снижении. Стрелки 
всех приборов скачут и быстро вращаются на фоне черных циферблатов. Для 
управления самолетом я теперь пользуюсь только одним прибором — акселерометром, 
показывающим величину перегрузки, создаваемой движением самолета. Стрелка 
акселерометра устойчиво держится на числе 0,3, и я бросаю быстрый взгляд на 
маметр, стрелка которого передвигается и показывает 1, 2… 1,25… Что еще за 
чертовщина? Машину быстро, но без рывков покачивает с крыла на крыло, как 
детскую люльку. Это необычно и непонятно. Мной овладевает чувство 
беспомощности: мое тело, легкое, как воздушный шар, покачивается вместе с 
машиной из стороны в сторону. Я хватаю ручку управления, чтобы устранить 
покачивание, но элероны малоэффективны, и зловещее покачивание продолжается.
 Прежде чем страх полностью овладевает мною, «Скайрокет» оказывается в пологом 
пикировании, и полет опять становится устойчивым. Стрелка маметра достигает 1,3,
 но я продолжаю упорствовать и ожидаю окончания работы двигателя… 1,32… 1,38… 1,
4… хлоп — прекращает работать одна из камер двигателя, и самолет резко снижает 
скорость, как бы ударившись о кирпичную стену. Затем снова хлоп… хлоп…хлоп — и 
остальные камеры перестают работать. Меня с силой бросает на приборную доску. Я 
слушаю, как одна за другой камеры перестают шипеть… Затем машина умолкает и, 
вновь обессиленная, прокладывает свой путь в небе, следуя по заданной 
траектории полета.
 Я должен быстро овладеть собой, так как дорога каждая секунда. Все мои 
действия должны быть продуманы, а промедление опасно. Я отталкиваюсь от 
приборной доски и, согласно заданию, перевожу самолет при перегрузке 3G в 
положение набора высоты с разворотом в направлении южной оконечности озера, 
передвигаю стабилизатор на четыре градуса, пока не добиваюсь заданной скорости. 
Я заканчиваю важное летное задание этого дня, но подумать обо всем происшедшем 
еще некогда. Впереди меня ждет посадка с остановленным двигателем, и, 
возвращаясь на аэродром, я должен выяснить поведение самолета при скольжении на 
крыло. Нужно выполнить и другие пункты задания. Я решил проделать все это на 
режиме планирования, строя коробочку вокруг аэродрома.
 Данные полета! Боже мой! Весь испытательный полет не был зафиксирован. 
Ошеломленный отцеплением против своего желания, я не включил тумблер 
испытательной аппаратуры. Ожидающим на земле инженерам полет не даст никаких 
данных. Вышло так, как если бы и на этот раз отцепление не произошло!
 Заговорило радио:
 — Четыре тысячи пятьсот, — подсказывает мне Мабри. — Страви давление в кабине.
 Четыре тысячи пятьсот метров, я открываю клапан. В одно мгновение давление в 
кабине уравнивается с давлением окружающей атмосферы. Внезапное уменьшение 
давления похоже на взрыв, как это бывало в барокамере лаборатории авиационной 
медицины в Райт-Филде, и сопровождается сильным ударом в грудь изнутри, что 
вызывает громкий и глубокий выдох. В то же время через клапан в кабину 
прорывается белый туман, который тут же рассеивается.
 Теперь можно снять лицевой щиток шлема. В течение двадцати минут давление 
сильно сжимало мою голову в большом шлеме, а сейчас наступило восхитительное 
облегчение, подобное тому, которое испытывает человек, поднявшись на 
поверхность после очень долгого пребывания под водой. Я пью воздух большими 
глотками и наслаждаюсь возможностью нормально дышать. Но мне нельзя сейчас 
просто сидеть и вдыхать свежий воздух. Мабри уже проверяет все мероприятия по 
подготовке к посадке с остановленным