противостоять любой попытке использовать провокационные инциденты на границе 
как предлог для начала войны. Берия подчеркнул, что наша задача – не дать 
немецким провокаторам возможности провести акции, подобные той, что была 
организована против Польши в 1939 году, когда они захватили радиостанцию в 
Гляйвице на территории Германии. Немецкие провокаторы вышли в эфир с 
антигерманскими заявлениями, а затем расстреляли своих же уголовников, 
переодетых в польскую форму, так что со стороны все выглядело, будто на 
радиостанцию действительно напало одно из подразделений польской армии.

Я немедленно предложил, чтобы Эйтингон был назначен моим заместителем. Берия 
согласился, и в канун войны мы стали искать людей, способных составить костяк 
специальной группы, которую можно было бы перебрасывать по воздуху в районы 
конфликта на наших европейских и дальневосточных границах. Военный опыт 
Эйтингона был значительно больше моего, и поэтому в этом вопросе я в 
значительной степени полагался на его оценки – именно он выступал связующим 
звеном между нашей группой и военным командованием. Вместе с ним мы составляли 
планы уничтожения складов с горючим, снабжавших немецкие моторизованные 
танковые части, которые уже начали сосредоточиваться у наших границ.

20 июня 1941 года Эйтингон сказал мне, что на него произвел неприятное 
впечатление разговор с генералом Павловым, командующим Белорусским военным 
округом. Поскольку они с Эйтингоном знали друг друга по Испании, он попросил 
дружеского совета у Павлова, на какие пограничные районы, по его мнению, 
следовало бы обратить особое внимание, где возможны провокации со стороны 
немцев. В ответ Павлов заявил нечто, по мнению Эйтингона, невразумительное, он, 
казалось, совсем ничего не понимал в вопросах координации действий различных 
служб в современной войне. Павлов считал, что никаких особых проблем не 
возникнет даже в случае, если врагу удастся в самом начале перехватить 
инициативу на границе, поскольку у него достаточно сил в резерве, чтобы 
противостоять любому крупному прорыву. Одним словом, Павлов не видел ни 
малейшей нужды в подрывных операциях для дезорганизации тыла войск противника.

21 июня я оставался у себя в кабинете всю ночь, несмотря на то, что мы с женой 
условились поехать вечером на дачу. За год до этого она решила уйти с 
оперативной Работы в Центре и стала преподавать в Высшей школе НКВД как 
инструктор по оперативной работе с агентурой. Из школы она ушла и субботу 21 
июня примерно в три часа дня. Фитин в этот вечер встречался с Гавриловичем, 
югославским послом, на своей даче. Так что в эту роковую ночь я был 
единственным из начальства, кто находился на работе. По нашим правилам мы могли 
уйти с работы только после того, как позвонит секретарь наркома и передаст 
разрешение шефа идти домой. Начальники отделов обычно уходили в восемь, 
отправляясь домой или на явочные квартиры для встреч с агентами, а затем 
возвращались к себе на работу в десять или одиннадцать вечера, чтобы обобщить 
полученные от агентуры сообщения, которые тут же запирались в сейфы. По 
субботам, однако, никто, как правило, после восьми на работу не возвращался.

На этот раз я не получал разрешения уйти с работы ни от секретаря Берии, ни от 
Меркулова и остался у себя в кабинете, только позвонил домой и предупредил, что 
буду поздно. Жена согласилась ждать меня дома и спокойно уснула. Ожидая звонка 
от начальства, я стал просматривать документы, но после шести ни почты, ни 
новых сообщений не поступало. Был только один звонок – от командующего 
пограничными войсками Масленникова. Он был явно разочарован, когда я сказал, 
что Особая группа будет готова к действию не раньше чем через десять дней. Я 
знал, что ни Берии, ни Меркулова нет на месте, но секретариат ожидает их в 
любую минуту: они были вызваны к Хозяину. Я оставался в кабинете, просматривая 
бумаги. Меня одолевали тревожные мысли, но мне и в голову не могло прийти, 
какая беда вскоре обрушится на всех нас. Конечно, я чувствовал угрозу военной 
провокации или конфликта, но не в состоянии был представить его масштабы. Я 
считал, что невзирая ни на какие трудности мы способны контролировать события.

В три часа ночи зазвонил телефон – Меркулов потребовал, чтобы я немедленно 
явился к нему в кабинет. Там я застал начальников всех ведущих управлении 
отделов. Меркулов официально объявил нам, что началась война: немецкие войска 
перешли нашу границу. Он тут же приказал, чтобы весь аппарат был вызван на 
работу по сигналу тревоги. К девяти утра, заявил он, каждый начальник 
направления должен предложить конкретные мероприятия в соответствии с планом 
действий в условиях начавшейся войны.

Около девяти прибыл Фитин. В конференц-зале разведуправления мы провели 
официальное собрание сотрудников, где объявили о начале войны.

Паники не было, но в ходе собрания замечания сотрудников сделались 
немногословными, и наши заправские остряки, особенно Эйтингон, воздерживались 
от своих обычных шуток.




ГЛАВА 6. РАЗВЕДКА В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ