Другая моя записка касалась проведения национальной политики, включая 
украинскую и еврейскую проблемы. Он поблагодарил за эти материалы, но не оказал 
сколько-нибудь существенной поддержки мне в реабилитационных делах.

Горбачева между тем интересовало, как готовились и передавались приказы по 
уничтожению людей и способы их ликвидации. Меня посетил в связи с этим 
генерал-майор Шадрин, отвечавший в КГБ за выполнение специальных поручений, но 
я отклонил его просьбу описать, как выполнялись подобные задания. Я объяснил, 
что полные отчеты об этом хранятся в архивах ЦК партии, и указал, что лично я 
подготовил два написанных от руки отчета об операциях в Мехико и Роттердаме, за 
которые отвечал. Другие отчеты писались от руки высшими должностными лицами, 
непосредственно занимавшимися этими операциями – Огольцовым, Савченко, Цанавой 
и Абакумовым, или Молотовым и Вышинским, когда они возглавляли Комитет 
информации. Для Шадрина было новостью, что военная разведка в 1930—1950 годах 
также ликвидировала агентов-двойников и перебежчиков, этим занималась 
специальная группа. Я посоветовал ему проконсультироваться по этим вопросам с 
КПК. Полагаю, он проинформировал о нашей встрече свое руководство.

По иронии судьбы, в то время как я подавал ходатайства о реабилитации, Горбачев 
получил своеобразное послание, подписанное тремя генералами, принимавшими 
участие в аресте Берии. Они потребовали от Горбачева в апреле 1985 года 
присвоения звания Героя Советского Союза, которое было им в свое время обещано 
за проведение секретной и рискованной операции. 19 апреля 1985 года секретарь 
ЦК КПСС Капитонов направил это письмо Горбачеву. Таким образом, когда 
председатель Комитета партийного контроля Соломенцев готовил дело о моей 
реабилитации, генералы требовали себе наград. Горбачев отклонил оба ходатайства 
– и мое, и генеральское. Генералам напомнили: 28 января 1954 года они уже 
получили за эту операцию по ордену Красного Знамени, и Центральный Комитет не 
счел целесообразным возвращаться вновь к этому вопросу.

В 1990 году я узнал от высокопоставленного сотрудника КГБ: Горбачев недоволен 
тем, что процесс демократизации выходит из-под контроля. Осенью этого года КГБ 
и вооруженные силы получили приказ подготовить план о введении военного 
положения. В это же время вдвое увеличили жалованье всем военнослужащим.

Существенную моральную поддержку я получил от генерал-майоров КГБ Кеворкова и 
Губернаторова. Они воспользовались назначением бывшего начальника 
идеологического управления КГБ генерала Абрамова заместителем генерального 
прокурора СССР, чтобы у него в кабинете изучить мое дело. По их словам, четыре 
тома дела содержали слухи, а никак не конкретные свидетельства против меня. Что 
было еще важнее, они обнаружили записку Политбюро с проектом решения: принять 
предложение Комитета партийного контроля и КГБ о реабилитации Судоплатова и 
Эйтингона по вновь открывшимся обстоятельствам и ввиду отсутствия доказательств 
их причастности к преступлениям Берии и его группы, а также принимая во 
внимание вклад в победу над фашизмом и в решение атомной проблемы.

Это придало мне уверенности. Мое новое заявление о реабилитации было поддержано 
не только КГБ, но и высокопоставленными лицами в аппарате ЦК партии. Гласность 
дала мне возможность использовать прессу. Я написал письмо в комиссию 
Александра Яковлева по реабилитации жертв политических репрессий, в котором 
заявил, что сообщу прессе: правда о реальном механизме репрессий скрывается до 
сих пор. В другом письме – Крючкову – я просил передать в прокуратуру копии 
документов о моей разведработе и назвал номера приказов (их мне подсказали мои 
друзья в КГБ) о задачах подразделений, которыми я руководил. Это могло 
установить, что мое дело сфальсифицировано.

КГБ отреагировал незамедлительно. Заместитель начальника управления кадров 
уведомил меня, что все документы, перечисленные в моем письме, заверены в КГБ и 
направлены в прокуратуру с рекомендацией проанализировать и рассматривать как 
новые материалы в моем деле. Меня пригласили в Военную прокуратуру, где 
сообщили, что мое дело будет пересмотрено. Они также перепроверили дело 
Абакумова и его группы. Новое расследование заняло год.



И тут начали происходить странные вещи. Дело Берии было изъято из прокуратуры и 
передано в секретариат Горбачева. Затем некоторые документы исчезли. Вскоре 
после этого в газете «Московские новости» появилась статья с нападками на меня, 
в которой приводились цитаты из обвинительного заключения по делу Берии и 
утверждалось, что по моим указаниям на конспиративных квартирах в Москве и 
других городах организовывали тайные убийства людей с помощью ядов. Меня 
обвиняли как соучастника Берии, не упоминая о моей работе в разведке. Газета 
просила читателей присылать любую информацию, связанную с Судоплатовым, так как 
в деле Берии нет фактов и конкретных имен его жертв. Реакции читателей не 
последовало. В редакционном примечании к статье Егор Яковлев, редактор 
«Московских новостей», писал, что необходим закон о контроле за оперативной 
работой спецслужб и в особенности токсикологических лабораторий, занимающихся 
ядами, как в ЦРУ, так и в КГБ.

Эти примечания были сделаны в ответ на заявление генерала Калугина о том, что