Одно из главных обвинений против Берии заключалось в том, что во время 
гражданской войны, в 1919 году, он являлся агентом мусаватистской 
националистической разведки и якобы установил тайные контакты с британской 
спецслужбой в Баку, которая внедрила его в большевистскую организацию. В 
приговоре по его делу утверждалось, что Берия уничтожил всех свидетелей своего 
предательского поведения в годы гражданской войны на Кавказе и оклеветал память 
славного большевика Серго Орджоникидзе, героя грузинского народа и верного 
друга Ленина и Сталина.

Позднее, в 50-х годах и до августовского путча 1991 года, все руководители от 
Хрущева до Горбачева продолжали утверждать, что Орджоникидзе стал жертвой 
Сталина и Берии из-за своей оппозиции сталинским репрессиям 30-х годов. Однако 
архивные документы рисуют совершенно иную картину. По словам Мамулова, 
начальника секретариата Берии, Орджоникидзе подготовил и собственноручно 
написал заявление в Комиссию партконтроля, подтверждавшее, что Берия был послан 
коммунистической партией в организацию азербайджанских националистов, с тем, 
чтобы проникнуть в их спецслужбу. Его работа там представляла ценность для 
большевистского подполья Баку в период 1918-1920 годов. Этот документ находится 
в «фонде Берии», в президентском архиве. Там же должны быть документы, 
подтверждающие личные конфликты Сталина с Орджоникидзе. Последний защищал 
отдельных людей, но нет никаких свидетельств того, что он в принципе возражал 
против арестов и репрессий.

В январе 1991 года в журнале «Известия ЦК КПСС» был неожиданно напечатан 
протокол Пленума ЦК по делу Берии. Выступления на Пленуме Молотова, Маленкова, 
Хрущева, Микояна и других показывают, что обвинения против Берии основывались 
на слухах, которые сами же члены Президиума ЦК и распространяли. Протокол не 
содержит никаких прямых улик, зато пестрит неопределенными замечаниями: «Я 
думал», «С самого начала я ему не доверял» и тому подобное.



Вслед за арестом Берии, в конце июня или начале июля 1953 года, Маленков 
назначил секретаря ЦК партии Шаталина по совместительству первым заместителем 
министра внутренних дел, поручив ему курирование внешней разведки. Я сразу же 
доложил ему о своей работе, направленной против американских стратегических баз,
 и попросил дальнейших указаний, показывая, что меня волнуют серьезные дела, а 
не интриги властей. Я попросил его санкционировать дальнейшее изучение 
боеготовности натовских баз. В ответ он заявил:

– Я здесь не для того, чтобы что-то решать. И подписывать документы не 
собираюсь.

И возвратил мою записку-рапорт без комментариев.

После того как об аресте Берии объявили официально и он был исключен из партии 
и назван врагом народа, состоялся партийный актив руководящего состава 
Министерства внутренних дел. Выступления Маленкова и Шаталина с объяснением 
причин ареста Берии для профессионалов, собравшихся в конференц-зале, 
прозвучали наивно и по-детски беспомощно. Аудитория молча выслушала откровения 
Шаталина о том, что для усыпления бдительности Берии Центральный Комитет 
сознательно пошел на обман, принимая заведомо ложные решения и отдавая 
соответствующие распоряжения. Все это было беспрецедентно. Все мы верили, что 
наше руководство ни при каких обстоятельствах не примет директивы для обмана 
членов партии даже ради самой благородной цели.

Я был тогда настолько наивен, что верил: при Сталине все было по-другому. Да и 
все мы полагали, что подобный цинизм невозможен. Шаталин между тем продолжал 
свое выступление. По его словам, руководство Центрального Комитета партии и 
товарищ Маленков вместе с прославленными военачальниками – он упомянул маршала 
Жукова и генералов Батицкого и Москаленко, которые помогли провести арест Берии,
 – совершили героический подвиг.

– Совсем непросто было спланировать и провести арест такого злодея, – сказал 
Шаталин.

Эйтингон, Райхман и я, сидевшие рядом, обменялись многозначительными взглядами. 
Мы сразу поняли, что никакого бериевского заговора не существует, был 
антибериевский заговор в руководстве страны.

Сразу после Шаталина слово взял заместитель министра по кадрам Обручников и 
назвал Райхмана, Эйтингона и меня лицами, не заслуживающими доверия. Он вовсе 
не был нашим врагом – он выполнял то, что ему приказали. Обручников обрушился 
на меня за то, что я окружил себя одиозными и подозрительными личностями вроде 
Эйтингона, Серебрянского и Василевского, ранее арестовывавшимися и 
отстраненными от работы в разведке. Все мои попытки ответить на эти обвинения 
пресекались председательствовавшим Серовым.

Лишь в 1991 году я узнал: Обручников просто повторил слово в слово то, что 
сказал Круглов на Пленуме в Кремле. В отличие от Серова Круглов не был ключевой