разведки. Как мне рассказывали, болгарское правительство наградило Калугина за 
эту операцию орденом и браунингом. Не так давно Калугин поведал, что получил 
орден Красного Знамени еще за одну ликвидацию – похищение в Вене советского 
перебежчика, офицера ВМФ Артамонова, проведенное с использованием 
токсикологических препаратов, от которых Артамонов умер у него на руках.

Объяснение Калугиным его участия в ликвидации и похищении неугодных советскому 
правительству людей было аналогично моему. Другой вопрос: для нашей так 
называемой «демократической общественности» Калугин – борец за справедливость и 
права человека, а я, мягко говоря, – одиозная личность.

Калугин и поддержавшая его пресса справедливо поставили вопрос о контроле над 
работой токсикологических подразделений спецслужб. Однако, на мой взгляд, дело 
не только в контроле. Токсикологические лаборатории всегда будут в составе 
служб технического обеспечения деятельности органов госбезопасности и разведки.

Преступные злоупотребления в этой сфере были установлены и в операциях ЦРУ. В 
1977 году Огородник, сотрудник Министерства иностранных дел, являвшийся агентом 
ЦРУ, покончил жизнь самоубийством, проглотив ампулу с ядом в момент ареста. 
Однако до этого он с санкции ЦРУ ликвидировал с помощью изготовленного США яда 
скрытого действия ни в чем не повинную женщину, советскую гражданку, имевшую 
некоторые основания подозревать его в шпионаже.




Проблема контроля над деятельностью токсикологических групп органов 
безопасности и внутренних дел в мирное время


Возникает вопрос: оправданно ли применение наркотиков или ядов в борьбе с 
терроризмом? Конечно, смертный приговор или уничтожение террориста должны 
осуществляться в строгом соответствии с требованиями закона. К сожалению, 
правовые аспекты действий спецслужб в боевой обстановке, например, при 
вынужденной ликвидации опасных террористов, не разработаны ни у нас, ни за 
рубежом.

Однако опасность заключается в том, что столь мощное оружие может быть 
использовано правящим режимом для уничтожения нежелательных людей, политических 
противников и соперников, как уже было в нашей истории. Разумеется, 
токсикологическая служба обязана подчиняться строгим правилам и 
контролироваться. Но, повторяю, дело не только в контроле – важен статус 
персонала.

Я думаю, что сотрудники токсикологических подразделений спецслужб не должны 
находиться на действительной военной службе. Это позволит контролировать их 
действия в рамках реального прокурорского надзора. Не являясь военнослужащими, 
они не должны будут подчиняться в своих действиях требованиям дисциплинарного 
Устава Вооруженных Сил, согласно которому приказ начальника является законом 
для подчиненного, а уголовную ответственность за незаконно отданный воинский 
приказ несет высшее должностное лицо, его отдавшее. Может быть, это станет 
какой-то гарантией против злоупотреблений в использовании токсикологических 
служб в политической борьбе.

То, что я рассказал, кому-то покажется схематичным, кому-то попыткой скрыть от 
общественности механизм страшной работы «Лаборатории-Х». Проверка 
сфальсифицированных против меня обвинений, что я контролировал работу 
лаборатории и отдавал ее начальнику приказы, показала, что я, как и 
руководители других самостоятельных служб и управлений МГБ—КГБ, имел самое 
общее представление о работе лаборатории и никакого участия в деятельности 
токсикологического подразделения не принимал.

Впервые этот материал, но, естественно, в другой форме, я представил в ЦК КПСС 
в 60-х годах, в своих заявлениях, добиваясь сначала освобождения из тюрьмы, 
затем реабилитации. Напрасно так называемые демократические журналисты пытаются 
обвинить меня в том, что я утаиваю невыгодные для себя обстоятельства, но при 
этом используют факты из моей книги, изданной на Западе, без ссылок на нее.




ГЛАВА 10. «КАЛИФОРНИЯ В КРЫМУ»





Еврейский вопрос во внутренней и внешней политике Кремля в 1930—1940 годах