агентов мы встретились в норвежском порту Берген. Я заслушал отчет об операции 
на польском грузовом судне «Стефан Баторий», следовавшем в Испанию с партией 
стратегических материалов для Франко. До места своего назначения оно так и не 
дошло, затонув в Северном море после возникшего в его трюме пожара в результате 
взрыва подложенной нашими людьми бомбы.

Волльвебер произвел на меня сильное впечатление. Немецкий коммунист, он служил 
в Германии на флоте, возглавлял восстание моряков против кайзера в 1918 году. 
Военный трибунал приговорил его к смертной казни, но ему удалось бежать сначала 
в Голландию, а затем в Скандинавию. Позднее он был арестован шведскими властями,
 и гестапо тотчас потребовало его выдачи. Однако он получил советское 
гражданство, так что его высылка из Швеции в оккупированную немцами Норвегию не 
состоялась. Уже после Пакта Молотова – Риббентропа, в 1939 году, он приезжал в 
Москву и получил приказание продолжать подготовку диверсий в неизбежной войне с 
Гитлером. Организация Волльвебера сыграла важную роль в норвежском 
Сопротивлении. Волльвебер и его люди, вернувшиеся в Москву в 1941– 1944 годах, 
помогали нам в вербовке после начала войны немецких военнопленных для операций 
нашей разведки.

После окончания войны Волльвебер некоторое время возглавлял министерство 
госбезопасности ГДР. В 1958 году в связи с конфликтом, который возник у него с 
Хрущевым, Ульбрихт сместил Волльвебера с занимаемого поста. А произошло 
следующее. Волльвебер рассказал Серову, тогдашнему председателю КГБ, о 
разногласиях среди руководства ГДР, считая их проявлением прозападных 
настроений, противоречивших линии международного коммунистического движения. 
Серов сообщил об этом разговоре Хрущеву. А тот на обеде, сопровождавшемся 
обильной выпивкой, сказал Ульбрихту:

– Почему вы держите министра госбезопасности, который сообщает нам об 
идеологических разногласиях внутри вашей партии? Это же продолжение традиции 
Берии и Меркулова, с которыми Волльвебер встречался в сороковых годах, когда 
приезжал в Москву.

Ульбрихт понял, что следует делать, и немедленно уволил Волльвебера за 
«антипартийное поведение». Он умер, будучи в опале, в 60-х годах.

В конце концов взрывное устройство в виде коробки конфет было изготовлено, 
причем часовой механизм не надо было приводить в действие особым переключателем.
 Взрыв должен был произойти ровно через полчаса после изменения положения 
коробки из вертикального в горизонтальное. Мне надлежало держать коробку в 
первом положении в большом внутреннем кармане своего пиджака. Предполагалось, 
что я передам этот «подарок» Коновальцу и покину помещение до того, как мина 
сработает.

Шпигельглаз сопроводил меня в кабинет Ежова, который лично захотел принять меня 
перед отъездом. Когда мы вышли от него, Шпигельглаз сказал:

– Тебе надлежит в случае провала операции и угрозы захвата противником 
действовать как настоящему мужчине, чтобы ни при каких условиях не попасть в 
руки полиции.

Фактически это был приказ умереть. Имелось в виду, что я должен буду 
воспользоваться пистолетом «Вальтер», который он мне дал.

Шпигельглаз провел со мной более восьми часов, обсуждая различные варианты 
моего ухода с места акции. Он снабдил меня сезонным железнодорожным билетом, 
действительным на два месяца на всей территории Западной Европы, а также вручил 
фальшивый чехословацкий паспорт и три тысячи американских долларов, что по тем 
временам было большими деньгами. По его совету я должен был обязательно 
изменить свою внешность после «ухода»: купить шляпу, плащ в ближайшем магазине.

Перед отплытием из Мурманска я прочел в «Правде», что Слуцкий скоропостижно 
скончался от сердечного приступа.

Обстоятельства смерти Слуцкого до сих пор относятся к числу неразгаданных тайн 
сталинского времени и судеб руководителей НКВД. Слуцкий был тяжелобольным 
сердечником, он, в частности, принимал посетителей в затемненном кабинете, лежа 
на диване. Думается, он был обречен на уничтожение в ходе осуществленной 
Сталиным расправы с руководством Госбезопасности, работавшим с Ежовым. Ежов, 
как следует из допросов, на следствии показал, что Слуцкий был ликвидирован 
путем инъекции яда, осуществленным начальником токсикологической лаборатории 
НКВД Алехиным. Однако для меня это представляется маловероятным. Зачем нужно 
было разыгрывать спектакль с насильственным уколом известному всем 
тяжелобольному сердечнику в кабинете заместителя наркома НКВД Фриновского. При 
нескольких свидетелях. И, наконец, самое главное, младший брат Слуцкого, 
сотрудник оперативного отдела ГУЛАГа НКВД, также тяжелобольной сердечник, умер 
в его возрасте в 1946 году от острого сердечного приступа во время обеда в 
столовой на глазах сослуживцев. Поэтому я с большим сомнением отношусь к 
показаниям Ежова, Фриновского, Алехина об обстоятельствах смерти Слуцкого, 
данными ими в ходе следствия, которое велось с применением к ним в 1938—1940