нее не было своих следственных изоляторов и оперативно-технической поддержки. 
Для успешной работы она должна была заимствовать подразделения наружного 
наблюдения, оперативного и слухового контроля. Она имела весьма и весьма 
ограниченную базу. Вместе с тем выделение военной контрразведки вскрыло 
необходимость дополнительных инструкций, нормативных актов о порядке 
взаимодействия всех оперативных служб органов госбезопасности. К сожалению, 
сделать это до войны не удалось. Организационные изменения в структуре органов 
госбезопасности, если они предварительно не проработаны в плане оперативного 
взаимодействия отдельных служб, пагубно сказываются на эффективности работы 
разведки и контрразведки.

Однако выделение военной контрразведки из НКВД-НКГБ накануне войны было 
кратковременным — с февраля 1941 по июль 1941 года. Но и этого времени 
оказалось достаточно, чтобы можно было понять, что такого рода реорганизация 
пагубно отразилась на выполнении военной контрразведкой ее функции и 
взаимодействии с внешнеполитической и военной разведкой.

Мне как руководящему работнику не помнится, чтобы военная контрразведка, будучи 
подчиненной наркому обороны Тимошенко, ставила какие-либо принципиальные 
вопросы перед ним, за исключением вопросов кадровой проверки. Между тем 
поступавшие руководству страны данные о том, что происходило в округах, об 
изменениях штатного расписания Красной Армии, ее пополнении, о развертывании 
дополнительных армий, реорганизации механизированных корпусов, строительстве 
аэродромов, хранении боеприпасов, нуждались в тщательной агентурной проверке. К 
сожалению, это делалось лишь эпизодически. И руководство страны — Сталин, 
Молотов, да и сам нарком обороны — не имело реальной информации о боеготовности 
войск приграничных округов.

Самая, пожалуй, трагичная глава в этой части истории связана с особыми отделами 
Красной Армии. Оглядываясь назад, можно предъявить огромные претензии военной 
контрразведке. До сих пор белым пятном остается роль материалов военной 
контрразведки в проведении тех репрессий, которые впоследствии были признаны 
необоснованными и преступными по отношению к руководящему составу армии 
непосредственно перед войной и в самом ее начале. Однако надо сказать, что те 
материалы, в которых шла речь о боеготовности Военно-Воздушных Сил, об авариях 
самолетов, использование только при вынесении взысканий руководству ВВС, не 
только для смещения должностных лиц, но для обвинений политического характера, 
обвинений во вредительстве в ВВС Красной Армии. В какой степени эти материалы 
были связаны с соперничеством в среде командиров Красной Армии, сказать трудно, 
поскольку прошло очень много времени. Однако они явились формальным поводом для 
ареста и расстрелов командования ВВС и ПВО Смушкевича, Штерна, Рычагова и 
других, для ареста и расправы над руководящими работниками Главного 
артиллерийского управления Красной Армии.




Новое время—новые задачи



Что собой представлял фон, на котором весной 1939 года резко активизировалась 
деятельность советской разведки? Благодаря закрытости общества все попытки 
разведывательной работы против нас Германии, Англии, Польши с использованием 
национальных кадров — поляков, немцев и других иностранцев и членов их семей — 
находились под неослабным наблюдением советских органов безопасности. Почему 
хотелось мне выделить — и правомерно — 1939 год, важный год кануна войны и 
важный год перестройки в работе органов безопасности. Именно в этом году страна 
вступила в явный предвоенный период и перед разведывательными и 
контрразведывательными органами были впервые поставлены новые активные задачи.

Из беседы, состоявшейся в кабинете Сталина весной 1939 года, во время которой 
шла речь о необходимости развертывания операции «Утка» по ликвидации Троцкого, 
Сталин говорил и об изменении в приоритетах работы в целом. С чем были связаны 
эти изменения? Тут есть смысл вспомнить миф о том, что назначение Молотова 
народным комиссаром иностранных дел означало якобы «переворот» во 
внешнеполитической ориентации советского руководства, которая означала переход 
от попытки противодействовать германской агрессии к сговору с Гитлером. В 
частности, И. Эренбург и другие публицисты во время так называемой перестройки 
в 1988-1991 годах безосновательно писали о том, что Литвинов последовательно 
противился этой линии и был сторонником сохранения сотрудничества с ведущими 
западными державами, которые должны быть якобы нашими партнерами по обеспечению 
безопасности в Европе. Но все было несколько иначе. В январе 1939 года, когда 
наша резидентура фактически прекратила работу в Германии, оттуда поступили 
сигналы о том, что в немецком руководстве имеются влиятельные сторонники 
развития нормальных отношений с СССР, что, несмотря на глубокие идеологические 
разногласия и расхождения, советско-германское сотрудничество возможно. Кстати, 
подобные высказывания, например, влиятельного промышленника Шахта были известны 
в Кремле и Литвинову еще в 1935 году. Мне представляется, что обстановка того 
времени предполагала взаимное маневрирование всех крупных держав мира, а также