имени М. Ю. Ашенбреннера. Кто такой Ашенбреннер, я не знал, но в пехоту идти не 
хотел: засмеют в станице... 

Помыкавшись несколько дней, все же решил произвести разведку. В Лефортово на 
Красноказарменной улице нашел эту пехотную школу. А недалеко от нее еще две - 
Московскую артиллерийскую имени Л. Б. Красина и Военно-инженерную. Инженеры 
меня тогда мало интересовали. В артшколе же выяснил, что она готовила 
командиров взводов для конной (!) артиллерии и учиться надо было 4 года. 

Без особого сожаления я расстался с прежней мечтой учиться на агронома и подал 
заявление в школу. 

Надежд на поступление, правда, было мало. За полтора года скитаний за книгу, 
конечно, не брался и многое перезабыл, до экзаменов оставался всего месяц. Но, 
как говорится, было бы желание. В октябре 1926 года мы с моим станичником 
Петром Васильевым стали курсантами Московской артиллерийской школы. Оба попали 
в 3-ю конно-горную батарею, чем были весьма довольны... 

Снова в Лефортово я попал в 1933 году, теперь уже слушателем Академии 
моторизации и механизации РККА. 

В академии тогда было три факультета - командно-инженерный, эксплуатационный и 
промышленный. Я учился на командно-инженерном, переименованном впоследствии в 
командный, который выпускал командиров-танкистов. Военные предметы 
преподавались глубоко и, надо сказать, интересно. Тактика, оперативное 
искусство, военная история, военная география, изучение и вождение танков были 
моими любимыми дисциплинами. Большое внимание уделялось высшей математике, 
механике, физике, термодинамике, общественным дисциплинам. Изучали мы, кроме 
того, один из иностранных языков, военную администрацию и другие предметы. И 
весьма активно занимались спортом. Коня я окончательно сменил на мотоцикл. Тем 
более что на праздничных парадах академия выступала на мотоциклах. На втором 
курсе даже участвовал в мотопробеге Москва - Харьков - Москва. А во время 
очередной стажировки получил удостоверение летчика-наблюдателя. 

Жил здесь же, в Лефортово. Первый год - в общежитии. На втором году получил 
комнату в девять квадратных метров и привез семью из Киева. Мать спала на 
кровати, мы с женой - на полу и родившаяся у нас дочка - в корыте возле нас. 
Поэтому, когда через год поселились в большей комнате дома, в строительстве 
которого на территории академии мы сами участвовали, то это уже казалось 
вершиной комфорта. 

Вместе с нами жили и учились в те годы слушатели, ставшие потом видными 
военачальниками: И. Д. Черняховский, А. А. Епишев, П. П. Полубояров, Г. Н. Орел,
 конструктор танков Ж. Я. Котин, Г. С. Сидорович и другие... 

Погрузившись в воспоминания, я и не заметил, как машина миновала Лефортово и 
подходила к Кировской... 

Жизнь в оперативной группе, как называли первый эшелон Генштаба, отличалась 
исключительной напряженностью. Понятия дня и ночи у нас полностью стерлись. 
Круглые сутки приходилось быть на своих рабочих местах. Но так как без сна 
обойтись все-таки нельзя, то на станцию метрополитена нам подавали для этого 
поезд. Вначале спали сидя. Потом стали подавать классные железнодорожные вагоны,
 где мы устраивались с большим удобством. 

И. В. Сталин в свой подземный кабинет спускался лишь при объявлении воздушной 
тревоги. В остальное время он предпочитал находиться в отведенном ему флигельке 
во дворе занятого под Генштаб большого дома на улице Кирова. Там он работал и 
принимал доклады. 

А бомбежки Москвы все усиливались. Одиночные самолеты противника прорывались к 
столице не только ночью, но и днем. В ночь на 29 октября фугасная бомба угодила 
во двор нашего здания. Было уничтожено несколько машин, убито три шофера и 
ранено 15 командиров. Некоторые тяжело. Дежурившего по Генштабу подполковника И.
 И. Ильченко взрывной волной выбросило из помещения. При падении он изуродовал 
лицо. Остальные пострадали главным образом от осколков оконного стекла и ударов 
вырванных рам. В числе пострадавших оказался и Александр Михайлович Василевский,
 но он продолжал работать. 

Я в момент взрыва шел по коридору. Когда понял, что случилось, опасность уже 
миновала. Здание сильно тряхнуло, как при землетрясении (я его испытал в 1927 
году в Крыму). Послышался звон стекла. Впереди и позади меня захлопали двери. 
Те из них, что были на запорах, сорвались с петель. Потом на какое-то мгновение 
воцарилась тишина, показавшаяся мне особенно глубокой. Затем слух стал 
различать хлопки зениток и хруст стеклянной крошки под ногами окровавленных 
людей, выходивших из комнат. 

После этого случая мы совсем перебрались в метро. На пять дней лишились 
горячего питания: наша столовая и кухня были сильно повреждены взрывом. Пока их 
восстанавливали, пришлось обходиться бутербродами.