сокрушительного удара по врагу. И то, что такие силы имелись у нас, что они уже 
стояли наготове в ожидании приказа на контрнаступление,- это, как я уже отмечал,
 понимал каждый воин, которому довелось в те дни сражаться под Москвой. 

VIII 

Итак, поистине поразительный поворот в сознании наших воинов, происходивший в 
тот день, когда после многих месяцев отступления нам было приказано наступать, 
причем теми сравнительно небольшими силами, которые оставались в этих 
соединениях после долгих кровопролитных боев, в сущности был закономерным. Его 
подготовили все предшествующие события, вся воспитательная деятельность партии. 
Общая реакция бойцов и командиров была примерно такой: сбылось-таки то, что 
предсказывало сердце, что говорил разум. 

Такое чувство переживал и я. Должен сказать, что перелом в сознании, о котором 
говорилось выше, происходил и во мне. И я не вижу в этом ничего удивительного. 
Ведь позади у меня, как и у тысяч и тысяч воинов Красной Армии, было пять с 
половиной месяцев, почти 170 дней и ночей тяжелых, кровопролитных боев, и 
каждый раз они заканчивались отходом еще дальше на восток. А бывало и 
окружением, из которого немногие выходили живыми. 

Теперь пусть читатель представит себе, что должен был я после всего этого 
почувствовать, вступив в командование группой войск и тотчас же обнаружив, что 
по своим боевым возможностям входящие в ее состав соединения не соответствуют 
поставленной им задаче. Затем выяснилось, что и характер начертания переднего 
края делал маловероятным успех наступления. На обоих флангах противник глубоко 
вклинился в нашу оборону и угрожал выходом на тылы подвижной группы. Больше 
того, наступление в южном направлении, в обход Ельца с запада, прямо 
подсказывало противнику решение ударить по нашим тылам и разгромить 
малочисленные войска группы. 

Откровенно говоря, то были горькие для меня минуты. Перед глазами вновь встали 
сентябрьские бои в окружении восточнее Киева. И даже подумалось: не придется ли 
вновь испытать такое? Нет, этому не бывать! Мысленно перебрал все, что мне было 
известно об обстановке: противник еще очень силен, но мощь его уже надломлена, 
а силы Красной Армии, напротив, растут, и они теперь в состоянии нанести ему 
поражение. Еще раз проследил по карте направления ударов нашей группы, всей 
13-й армии и, наконец, группы генерала Костенко. 

И вдруг все представилось мне совсем в другом свете. Концентрические удары, 
которые предстояло нанести по врагу, во многом могли изменить для нашей 
подвижной группы условия перехода в наступление. Но, разумеется, лишь в том 
случае, если мы сами будем действовать решительно и смело. А следовательно,
прочь всякие сомнения, за дело! 

Необычайный подъем охватил тогда всех нас, готовившихся к наступлению. Мы 
понимали, что идем навстречу грозной опасности, но были полны решимости 
выполнить - и, если понадобится, ценою жизни - задачу разгрома противника под 
Москвой, поставленную партией. 

Выше уже говорилось о силе примера. Она играла особенно важную роль в самом 
начале наступления. Хорошо запомнился мне, например, заместитель политрука 
одной из рот В. М. Овсянников. Еще 5 декабря, во время боя за д. Тросну, он 
смело повел за собой в атаку группу бойцов и в схватке лично уничтожил семь 
фашистских солдат и одного офицера. Четыре дня спустя он показал отличный 
пример разведчикам. Пошел вместе с ними на боевое задание в район д. Боевка и 
возвратился с точными сведениями об обороне противника и с взятым им в плен 
офицером. 

Таких эпизодов было великое множество, и для рассказа о них, пожалуй, не 
хватило бы места в этой книге. Они оказывали огромное воздействие на весь 
личный состав, множили число отважных, рождали массовый героизм и 
самоотверженность в боях по разгрому врага. 

Так начал зарождаться наступательный порыв в частях и соединениях группы. И 
сила его возрастала с каждым днем. Тут уже действовали и такие факторы, как 
успех нашего наступления и зверства гитлеровцев, которые мы увидели в первых же 
освобожденных селах. Следы дикого разбоя были на каждом шагу: сожженные села, 
трупы расстрелянных стариков и детей, разграбленные и разрушенные города. 

Многие бойцы до сих пор лишь слышали о бесчинствах фашистских варваров. Теперь 
же, когда они увидели это воочию, в душе каждого закипала священная жажда мести 
гитлеровцам за все их преступления. Так обстояло дело везде, где шла тогда 
ожесточенная, кровопролитная борьба с захватчиками. Фашисты оскорбили 
"достоинство советского народа, его историю и его культуру. Они захотели 
истребительной войны и должны были получить ее. 

Охваченные ненавистью к врагу, бойцы рвались в бой. Отомстить фашистам 
стремился каждый. Особенное возмущение охватило всех нас, когда в д. Прилепы мы 
обнаружили зверски умерщвленных гитлеровцами мирных жителей.