фашистские варвары вознамерились взорвать, сжечь и уничтожить и все остальные 
здания, стереть с лица земли украинскую столицу. Но стремительное наступление 
советских войск разрушило этот подлый замысел. Город был спасен. 

В первые часы освобождения Киева, когда только что туда вошли советские войска, 
город произвел на нас удручающее впечатление. Его улицы были безлюдны, так как 
фашисты угнали значительную часть населения. Преследуя врага и перерезая ему 
пути отхода, советские танкисты вызволили из фашистской неволи многих киевлян, 
и уже во второй половине дня жители начали возвращаться в родные дома. Но рано 
утром 6 ноября, когда мы с генералом Н. Ф. Ватутиным медленно проезжали по 
разрушенным улицам, город был почти пуст. Вот из развалин выбрался какой-то 
человек и робко махнул рукой. Машина остановилась. Изможденный, оборванный 
старик подошел к нам и горько заплакал. Сбивчиво и торопясь, он кратко поведал 
нам об ужасах немецкой оккупации. А потом спросил: 

- А как же дальше будет, не вернется опять фашист? 

Николай Федорович ответил: 

- Не вернется, не пустим! Будем гнать дальше, пока гром военный не прогрохочет 
и над Берлином. 

На площадях, где мы останавливались, вокруг машины командующего собирались 
местные жители и воины. Узнав, что войсками Первого Украинского фронта, 
освободившего столицу УССР, командует бывший начальник штаба Киевского особого 
военного округа генерал Н. Ф. Ватутин, люди оживлялись. Порой стихийно 
возникали короткие митинги. А Николай Федорович смущенно улыбался и жестами 
показывал на бойцов, как на главных "виновников" торжества и творцов победы. 

Киевляне выражали благодарность родной ленинской партии и героической Советской 
Армии за освобождение от фашистского ига, за спасение столицы Украины. 

Слышались радостные возгласы и аплодисменты в адрес командующего фронтом. 

Н. Ф. Ватутин был простым и душевным человеком, который никогда не выпячивал 
себя, никогда не бахвалился ратными делами и все одержанные победы относил к 
боевому коллективу, ко всем войскам фронта. Я не помню случая, чтобы когда-либо 
Николай Федорович сказал, что это сделал он. Яканья он терпеть не мог и никогда 
не любовался собой. Скромность облагораживала его и усиливала наши симпатии и 
уважение к этому замечательному военачальнику. 

Вскоре после освобождения Киева ЦК КП(б)У и правительство республики устроили 
прием, где скромно, по-фронтовому чествовали героев, освободивших столицу 
Советской Украины. Выступали партийные и советские руководители республики, 
знатные люди Украины - рабочие, колхозники, ученые, деятели искусств. 
Провозглашались здравицы в честь ленинской партии и нашей любимой Родины, в 
честь доблестной Красной Армии и полной победы над фашизмом. Кто-то из 
присутствовавших, не жалея пышных слов, стал говорить о Ватутине, освободившем 
Киев. Николай Федорович рассердился не на шутку. 

- К чему славословие и такие неуместные эпитеты? - с возмущением говорил мне об 
ораторе генерал Ватутин. - Зачем возвеличивать меня? Просто неловко слушать 
подобные речи. Разве я один брал Киев? Тысячи солдат его освобождали и кровь 
свою проливали. 

Он поднялся и, прервав словоохотливого оратора, сказал: 

- Мои заслуги более чем скромны. Хочу отметить главных героев Киевской битвы - 
рядовых наших бойцов, умелых и мужественных командиров и политработников, 
бесстрашных людей, воспитанных партией. Великий советский народ - труженик и 
герой - творит победу, творит историю. Честь ему и слава! Честь и слава партии 
родной! 

*** 

Строптивый февраль, прошумев метелями, внезапно, за какие-нибудь сутки, 
растопил снега, расквасил дороги. Сырой, пронизывающий ветер шумел ветвями 
оголенных деревьев, сбивал с крыш капель, гудел в проводах. Автомобиль с 
надрывным стоном карабкался на ослизлые пригорки, перемешивал колесами топкую 
грязь в низинах и, выбравшись наконец на большак, бойко запрыгал по булыжной 
мостовой. 

Генерал Н. Ф. Ватутин возвращался из района боев в штаб фронта. Различив в 
синих сумерках плотную, коренастую фигуру командующего, часовой встрепенулся, 
взял автомат "на караул". Николай Федорович поздоровался с солдатом, потер 
уставшие глаза и, с усилием открыв набухшую дверь, сказал мне: 

- Заходи, Константин Васильевич, посидим... Сняв бекешу, он улыбнулся и 
добавил: