придерживаться этой морали, потому что это было близко ей самой, ее семье, ее 
родителям, ее воспитанию.

...Все дело было в том, что у мамы было свое понимание жизни, которое она 
упорно отстаивала. Компромисс был не в ее характере. Она принадлежала сама к 
молодому поколению революции — к тем энтузиастам-труженикам первых пятилеток, 
которые были убежденными строителями новой жизни, сами были новыми людьми и 
свято верили в свои новые идеалы человека, освобожденного революцией от 
мещанства и от всех прежних пороков. Мама верила во все это со всей силой 
революционного идеализма, и вокруг нее было тогда очень много людей, 
подтверждавших своим поведением ее веру. И среди всех самым высоким идеалом 
нового человека показался ей некогда отец. Таким он был в глазах юной 
гимназистки — только что вернувшийся из Сибири “несгибаемый революционер”, друг 
ее родителей. Таким он был для нее долго, но не всегда...

И я думаю, что именно потому, что она была женщиной умной и внутренне 
бесконечно правдивой, она своим сердцем поняла, в конце концов, что отец, — не 
тот новый человек, каким он ей казался в юности, и ее постигло здесь страшное, 
опустошающее разочарование...”

В Промакадемии преподавали профессора, в большинстве сторонники Троцкого, они 
повседневно высказывали недоброжелательные суждения о том, что делает Сталин, 
обвиняли его в диктаторстве.

В ноябре 1927 года покончил жизнь самоубийством дипломат Иоффе. Он был 
неизлечимо болен, не мог больше переносить страдания. Но он был активный 
троцкист, и единомышленники решили использовать его смерть, объявив, что Иоффе 
ушел из жизни в знак протеста против политики Сталина.

Похороны, соответственно, превратили в оппозиционный митинг, где выступали 
Троцкий, Каменев, Зиновьев, они клеймили Сталина как виновника гибели Иоффе и 
всех бед в стране. Их слушала жена Сталина, присутствующая на похоронах. На нее 
производят угнетающее впечатление речи ораторов. Добавляет частенько свои ложки 
дегтя Бухарин, близкий друг Надежды Сергеевны.

В годы учебы в Промакадемии втерся в окружение жены Сталина хитрый мужичок — 
секретарь партийной ячейки академии, что говорит о его связях с троцкистами, 
Никита Хрущев. Аллилуева ввела его в свой дом. Веселый и пронырливый, Никита 
выглядел очень бесхитростным. Сталин запомнил его. После смерти жены, чувствуя 
за собой какую-то вину, Сталин поддерживал Хрущева как товарища Нади, выдвигал 
на должности районного и городского масштаба.

Ну а Никита иногда развлекал гостей Сталина во время застолий на даче — плясал 
вприсядку с балалайкой и пел матерные частушки.

Однако вернемся вместе со Светланой в тот скорбный день.

“Моя няня говорила мне, что последнее время перед смертью мама была 
необыкновенно грустной, раздражительной, К ней приехала в гости ее 
гимназическая подруга, Полина Семеновна Перл, она же — Жемчужина (жена 
Моло-това). Они сидели и разговаривали в моей детской комнате (там всегда была 
“мамина гостиная”), и няня слышала, как мама все повторяла, что “все надоело", 
“все опостылело”, “ничего не радует”; а приятельница ее спрашивала: “Ну, а дети,
 дети?” — “Все, и дети”, — повторяла мама. И няня моя поняла, что раз так, 
значит, действительно ей надоела жизнь...

К сожалению, никого из близких не было в Москве в ту осень 1932 года. Павлуша и 
семья Сванидзе были в Берлине;

Анна Сергеевна с мужем — в Харькове, дедушка был в Сочи. Мама заканчивала 
Академию и была чрезвычайно переутомлена.

Ее называли “строгой”, “серьезной” не по годам, — она выглядела старше своих 
лет только потому, что была необычайно сдержанна, деловита и не любила 
позволять себе “распускаться”.

...Это сдерживание себя, эта страшная внутренняя самодисциплина и напряжение, 
это недовольство и раздражение, загоняемое внутрь, сжимавшееся внутри все 
сильнее и сильнее как пружина, должны были в конце концов неминуемо кончиться 
взрывом, пружина должна была распрямиться со страшной силой...

Так и произошло. А повод был не так уж и значителен сам по себе и ни на кого не 
произвел особого впечатления, вроде “и повода-то не было”. Всего-навсего 
небольшая ссора на праздничном банкете в честь XV годовщины Октября. 
“Всего-навсего” отец сказал ей: “Эй, ты, пей!” А она “всего-навсего” крикнула 
вдруг: “Я тебе не — ЭЙ!” — и встала и при всех ушла вон из-за стола...”

Вслед за Надеждой Сергеевной вышла Полина Семеновна Жемчужина. Они долго гуляли 
по кремлевским дорожкам. Жена Молотова была самой близкой подругой Аллилуевой, 
после революции они несколько лет жили в одной квартире. Полина Семеновна