Нелегко справиться с трепетом и чувством ответственности перед чистым листом. 
Не всем удается преодолеть этот барьер в себе. При жизни нашего поколения мы 
много раз были свидетелями, когда люди с очень высоким общественным положением 
и, казалось бы, очень крупные не устояли перед чистым листом и написали на нем 
такое, за что не примет их в свое лоно история как порядочную, честную личность.

 Много удивительных изобретений совершили люди. Ухитрились они преодолевать и 
трудность написания мемуаров. Часто бывало так — человек прожил сложную жизнь, 
много видел, а написать об этом не может, не дала ему природа литературных 
способностей. Вот и придумали: объединяются двое, у одного опыт, большая жизнь, 
а другой свободно выкладывает мысли на бумагу, так рождается своеобразный 
литературный кентавр. Много у нас появилось за послевоенные годы таких 
кентавров. Как правило, это искусственное объединение порождало вещи 
неполноценные, но все же, с одной стороны, надо сказать спасибо литзаписчикам 
за то, что они сохранили для потомков хотя бы рельеф событий. Но, с другой 
стороны, им же и упрек за то, что многие из них вытравили душу рассказчика, его 
личные переживания, отношение к событиям, язык (пусть не литературный, но у 
каждого свой). Вот в этом смысле литературные обработчики, как на лесопильном 
заводе, делали из разных деревьев одинаковые столбы. Да еще каждый, в 
зависимости от степени своего мужества или трусости, заботился о благополучии и 
«проходимости» своего творения, вытравляя из воспоминаний то, что, на их взгляд,
 не нужно или еще не время рассказывать, а тем самым они вытравляли самую душу, 
самый смысл из тех воспоминаний, которые они литературно обрабатывали.
 Приложили свои въедливые перья дописчики и советчики и к воспоминаниям Жукова. 
Это не предположение — я даже беседовал с некоторыми из них. Жуков незадолго до 
смерти с грустью сказал: «Книга воспоминаний наполовину не моя». Это 
подтверждается в статье доктора исторических наук, генерал-лейтенанта Н. Г. 
Павленко, опубликованной в № 11, 1988 г., «Военно-исторического журнала». 
Профессор Павленко был в шестидесятых годах главным редактором этого журнала, 
он человек широко информированный об официальных и неофициальных делах и 
разговорах в военной среде после войны. Николай Григорьевич не раз встречался с 
Жуковым. В застойные времена о многих закулисных делах, касающихся книги Жукова,
 говорить было нельзя. Вот что наконец смог написать Павленко лишь в 1988 г.: 
«…из рукописи вопреки авторской позиции выбрасывались многие критические мысли, 
связанные с деятельностью И. В. Сталина, репрессиями, недостатками и просчетами 
в войне и т. д.
 Еще до выхода в свет мемуаров Г. К. Жукова у руководства на Старой площади 
были разные точки зрения на труд полководца. Например, член Политбюро ЦК КПСС М.
 А. Суслов, ведавший в те годы идеологией, считал, что никакими купюрами 
изменить содержание книги Г. К. Жукова нельзя. Ее лучше не издавать совсем. 
Других взглядов придерживался Л. И. Брежнев. Он в конечном итоге и дал 
разрешение на публикацию Но раньше, чем это произошло, над ней довольно 
основательно «потрудились» две группы доработчиков (из Главного политического 
управления Советской Армии и Военно-Морского Флота и из Военно-научного 
управления Генштаба)… они выписывали и вычеркивали все то, что считали нужным 
Как потом вспоминал один из руководителей группы доработчиков генерал М. X. 
Калашник, они «устраняли» недооценку партийно-политической работы в мемуарах Г. 
К. Жукова.
 После того как усердно потрудились доработчики, готовая рукопись долго не 
посылалась в набор. Редактор А. Д. Миркина, работавшая над рукописью Жукова, 
рассказывала и в печати и мне, почему происходила задержка. (Кстати, с 
благодарностью должен сказать о том, что Анна Дмитриевна Миркина читала и 
рукопись этой моей книги.) Она рассказывала: работникам редакции дали понять — 
Брежневу очень хочется, чтобы маршал упомянул его в своих воспоминаниях. Но вот 
беда, за все годы войны Жуков ни разу на фронте не встречался с Брежневым. 
Георгий Константинович просто не знал, что в какой-то армии существует такой 
полковник-политработник. Как быть? Без выполнения просьбы Генерального книга не 
пойдет. Тогда написали, что, находясь в 18-й армии генерала К. Н. Леселидзе, 
Жуков якобы хотел «посоветоваться» с начальником политотдела армии Л. И. 
Брежневым, но, к сожалению, его в штабе армии не было, «он как раз находился на 
Малой земле, где шли тяжелые бои». Миркина сказала, что, когда Жукову показали 
этот «довесок» и попросили согласиться, чтобы ускорить выход книги, маршал 
уступил и горько усмехнулся: «Умный поймет».
 Еще до того, как мне стали известны вышеприведенные подробности «доработки» 
рукописи Жукова, я, внимательно читая и перечитывая воспоминания маршала, видел 
многие страницы «не его текста», они выделяются своей чужеродностью, 
казенностью, тенденциозностью содержания. Встречаются и такие суждения, которые 
невозможно посчитать за жуковские, они противоречат его взглядам, характеру, 
убеждениям. При чтении и анализе таких мест у меня все сильнее укреплялось 
желание познакомиться с первоначальной рукописью Жукова. Я предпринял немало 
усилий, чтобы найти ее, но обнаружить рукопись не удавалось ни у родственников, 
ни в архивах. Это само по себе еще больше распаляло не только мое любопытство, 
но и убеждение — что-то не так в этом исчезновении рукописи. Почему ее прячут? 
Кто и зачем? И если это так, то в рукописи, наверное, много такого, что не 
случайно прячется.
 И я стал искать Искал долго, упорно и терпеливо. Несколько лет.
 И вот однажды очень хороший и добрый человек мне сказал:
 — Я знаю, вы работаете над книгой о Жукове, может быть, вам интересно будет 
познакомиться с его первоначальной рукописью. Кстати, в ней многое поправлено, 
а вам, наверное, небезынтересно узнать подлинные суждения Георгия