Фомин.
— Ну что же, посмотрим, в чем меня хотят обвинить, — ответил я Фомину.
На другой день действительно собрались человек 80 коммунистов и меня пригласили 

на
собрание. Откровенно говоря, я немного волновался и мне было как?то не по себе, 

тем
более что в то время очень легко пришивали ярлык “врага народа” любому честному
коммунисту.
Собрание началось с чтения заявлений некоторых командиров и политработников 4, 
24,
7?й дивизий. В заявлениях указывалось, что я многих командиров и 
политработников
незаслуженно наказал, грубо ругал и не выдвигал на высшие должности, по мнению
которых, умышленно замораживал опытные кадры, чем сознательно наносил вред
нашим вооруженным силам. Короче говоря, дело вели к тому, чтобы признать, что в
воспитании кадров я применял вражеские методы. После зачтения ряда заявлений
начались прения. Как и полагалось, выступили в первую очередь те, кто подал 
заявления.
На мой вопрос, почему так поздно подано на меня заявление, так как прошло 
полтора?
два года от событий, о которых упоминается в заявлениях, ответ был дан:
— Мы боялись Жукова, а теперь время другое, теперь нам открыли глаза арестами.
Второй вопрос: об отношении к Уборевичу, Сердичу, Вайнеру и другим “врагам 
народа”.
Спрашивается, почему Уборевич при проверке дивизии обедал лично у вас, товарищ
Жуков, почему к вам всегда так хорошо относились враги народа Сердич, Вайнер и
другие?
Затем выступил начальник политотдела 4?й кавдивизии С. П. Тихомиров. Все
присутствовавшие коммунисты ждали от него принципиальной политической оценки
деятельности командира?единоначальника, с которым он проработал несколько лет в
дивизии. Но, к сожалению, его речь была ярким примером приспособленца. Он
лавировал между обвинителями, а в результате получилась беспринципная попытка 
уйти
от прямого ответа на вопросы: в чем прав и в чем не прав Жуков? Тихомиров 
уклонился от
прямого ответа. Я сказал коммунистам, что ожидал от Тихомирова объективной 
оценки
моей деятельности, но этого не получилось. Поэтому скажу, в чем я был не прав, 
а в чем
прав, чтобы отвергнуть надуманные претензии ко мне.
Первый вопрос о грубости. В этом вопросе, должен сказать прямо, что у меня были 

срывы
и я был не прав в том, что резко разговаривал с теми командирами и 
политработниками,
которые здесь жаловались и обижались на меня. Я не хочу оправдываться в том, 
что в
дивизии было много недочетов в работе личного состава, много проступков и
чрезвычайных происшествий. Как коммунист, я прежде всего обязан был быть
выдержаннее в обращении с подчиненными, больше помогать добрым словом и меньше
проявлять нервозность. Добрый совет, хорошее слово сильнее всякой брани. Что
касается обвинения в том, что у меня обедал Уборевич — враг народа, должен 
сказать,
что у меня обедал командующий войсками округа Уборевич. Кто из нас знал, что он 

враг
народа? Никто. Что касается хорошего отношения ко мне со стороны Сердича и 
Вайнера
— могу сказать, что мы все должны бороться за то, чтобы были хорошие отношения
между начальниками и подчиненными. Вы правы, критикуя мое плохое отношение к
некоторым командирам, но не правы критиковать меня за хорошее отношение ко мне
Сердича и Вайнера. За это, скорее, надо было бы похвалить, чем бросать 
двусмысленные
намеки и бездоказательные обвинения.
Что касается замечания начальника политотдела 4?й кавдивизии Тихомирова о том, 
что я
недооцениваю политработников, то должен сказать прямо: да, действительно, я не
люблю и не ценю таких политработников, как, например, Тихомиров, который плохо
помогал мне в работе в 4?й кавдивизии и всегда уходил от решения сложных 
вопросов,
проявляя беспринципную мягкотелость, нетребовательность, даже в ущерб делу. 
Такие
политработники хотят быть добрыми дядюшками за счет дела, но это не стиль 
работы
большевика. Я уважаю таких политработников, которые помогают своим командирам
успешно решать задачи боевой подготовки, умеют сами работать засучив рукава,
неустанно проводя в жизнь указания партии и правительства, и, не 
_______стесняясь, говорят
своему командиру, где он не прав, где допустил ошибку, чтобы командир учел в 
своей
работе и не допускал бы промахов.
Организаторы этого собрания, видимо, рассчитывали на то, чтоб