ался на запад, в распоряжении немецкого 
командования всё ещё оставались остатки былого могущества в лице танковых и 
танкогренадерских дивизий, которые использовались в контрударах той или иной 
степени результативности.
     Совершенно ужасающие перспективы означал для Красной армии тот факт, что 
летом — осенью 1941 г. вермахт обладал стратегической инициативой. Это означало,
 что советское командование не обладало техническими возможностями для 
проведения наступательных операций, способных поставить под угрозу скольнибудь 
крупные объединения противника. Соответственно, немецкий генеральный штаб был 
волен в перемещениях крупных сил на выбранные направления наступлений без 
опасений за другие участки.
     Такая ситуация также не имела прецедентов в оборонительных операциях 
Красной армии в последующие периоды войны. Например, в ходе битвы на Курской 
дуге командование групп армий «Центр» и «Юг» было вынуждено держать крупные 
резервы в лице танковых корпусов для обеспечения безопасности своих войск на 
других участках фронта. Сходная ситуация имела место в летнеосенней кампании 
1942 г., когда в ответ на сильные удары советских войск на центральном участке 
фронта немецкое командование было вынуждено держать в группе армий «Центр» 
целую когорту танковых дивизий.
     В августе — октябре 1941 г. угроза крупного наступления, способного 
обрушить фронт какойлибо группы армий, отсутствовала. Моторизованные и 
авиационные корпуса вермахта могли перемещаться вдоль фронта, создавая 
подавляющее преимущество в нужной точке, без какихлибо опасений. Так, были 
брошены против войск СевероЗападного направления моторизованные корпуса 3й 
танковой группы и VIII авиакорпус в августе 1941 г. Так, были сконцентрированы 
против войск ЮгоЗападного направления силы 1й и 2й танковых групп. Войска 
Западного направления при этом практически ничем не могли воспрепятствовать 
созданию количественного и качественного перевеса против войск двух других 
направлений на флангах советскогерманского фронта. Перед началом «Тайфуна» 
моторизованные корпуса и эскадры бомбардировщиков и истребителей были вновь 
возвращены на московское направление и создали подавляющее превосходство на 
земле и в воздухе на направлениях главных ударов новой наступательной операции.
     Конечно, в руках советского командования ещё оставались пассивные средства 
борьбы — оборудованная в инженерном отношении оборона. Но возможности этого 
средства были весьма ограниченны. Вопервых, укреплениями нужно было закрывать 
значительные пространства. При этом действительно значимыми оказывались лишь 
короткие участки построенных траншей, комплексов ДОТов и противотанковых рвов. 
Например, внушительное сооружение от плавней Днепра до берега Азовского моря — 
«противотанковый ров у Тимошевки» — оказалось вовсе не востребованным по 
прямому назначению. Построенные линии обороны часто оказывалось некому занимать 
в условиях быстрого продвижения вперёд противника. Вовторых, немецкая армия на 
основе анализа боевого опыта Первой мировой войны разработала технологию 
прорыва подготовленной обороны. Свести войну к позиционному кризису, как это 
удалось сделать Франции в 1914 г., теперь было невозможно. Наступающие немецкие 
танковые и моторизованные корпуса могли медленно, с потерями, но взламывать 
оборону советских войск вне зависимости от времени её подготовки.
     Кроме того, задача создания устойчивой обороны требовала выявления 
направления главного удара противника. Возможности разведки по вскрытию 
перемещений «мечакладенца» — моторизованных корпусов, а тем более 
авиасоединений — были совершенно ничтожными. Перегруппировка крупных 
механизированных соединений происходила так быстро, что кормившаяся огрызками 
сведений о движении немецких войск разведка не могла своевременно указывать на 
создание ударных кулаков на том или ином участке фронта. При этом предположения 
о направлении главного удара могли оказаться ошибочными (как это было под 
Вязьмой и Брянском) или силы обороняющегося оказывались размазанными на 
несколько вероятных направлений наступления противника с затруднённым манёвром 
между ними (как это было на Лужском рубеже).
     Резюмируя всё вышесказанное, можно сравнить операции августа — октября 
1941 г. с игрой в жмурки, в которой глаза завязаны у того, кого пытаются 
поймать. Стоявшие на фронте в августе советские фронты и армии были обречены. В 
этих условиях преступной самонадеянностью со стороны руководства страны было бы 
надеяться обойтись теми соединениями, которые уже имеются в наличии. 
Требовалось не только вести упорную борьбу имеющимися соединениями, но и 
готовить новые дивизии им на замену. Этим советское командование энергично 
занялось ещё в июле 1941 г. При этом нельзя сказать, что стоявшие на фронте и в 
резерве фронтов соединения бездумно списывались в утиль. Энергичным 
маневрированием войсками между разными участками фронта командование Красной 
армии стремилось сохранить максимально возможное количество войск от «котлов» и 
избежать преждевременного ввода в бой формируемых дивизий. Задача сохранения 
достаточного числа соединений, чтобы по мере прибытия свежесформированных 
дивизий построить устойчивый фронт, была в целом успешно решена. Битва за 
Москву является примером весьма тонкого балансирования сил и продуманного 
манёвра уже имеющимися в распоряжении командования соединениями. Командование 
Западного фронта, и в первую очередь Г. К. Жуков, эффективно использовали 
развитую дорожную сеть вокруг Москвы для рокировок соединений между разными 
участками фронта и парирования возникающих кризисов.
     При всех неблагоприятных факторах нельзя сказать, что немецкое 
командование баловало противника промахами и просчётами. Обычно называемый 
роковым для всей кампании против СССР поворот на Киев был рабочим моментом в 
ведении операций. Разворот 2й и 3й танковых групп в южный и северный секторы 
советскогерманск