веселых - соотношение сил было явно не в нашу пользу. 

Я приказал всем встать у окон, проверить оружие, подготовить гранаты, которых у 
нас нашлось около десятка. 

Помню, не страх, а злость и досаду испытывал я в те минуты. Очень уж глупым 
качалось погибнуть вот так, в результате нелепой случайности и собственной 
беспечности. 

Танки подходили все ближе. Они шли, вытянувшись в колонну. Пехота еще не 
развернулась в цепь и двигалась беспорядочной толпой Значит, противник не 
обнаружил нас. Но около дома стояли автомобили. Их-то гитлеровцы не могли не 
заметить, проходя мимо. Придется нам открывать огонь первыми. Нужно попытаться 
отсечь от танков пехоту, а потом гранатами вывести из строя хоть несколько 
машин. Может, удастся заставить противника повернуть. 

Пехота уже метрах в двухстах. Солдаты идут по-прежнему толпой. Никаких 
приготовлений к бою незаметно. У танков открыты люки. Что ж, тем лучше! 
Внезапный удар ошеломляет, сеет панику. 

- Огонь! - скомандовал я. 

Дружно затрещали наши автоматы. Несколько фашистских солдат сразу упало, а 
остальные - я даже не поверил своим глазам - вместо того, чтобы залечь или 
развернуться в цепь, бросили оружие и подняли руки. Танки остановились, из 
люков высунулись танкисты, махая белыми платками 

Что за чертовщина? Почему сдаются, чего испугались? 

Трое наших автоматчиков вышли из дома и, держа оружие наготове, направились к 
гитлеровцам. Мы для острастки дали еще несколько очередей из автоматов. Вскоре 
автоматчики вернулись и привели с собой фашистского офицера, который немного 
говорил по-русски. 

Из его объяснений мы поняли, что это подразделение оторвалось от своей части и 
второй день блуждает по окрестным лесам и болотам. Потеряв надежду соединиться 
со своими, гитлеровцы решили при первой возможности сдаться в плен. 

Генералу армии Говорову я не рискнул докладывать об этом случае, но член 
Военного совета фронта каким-то образом узнал обо всем и сделал мне выговор за 
беспечность. 

- Если бы гитлеровцы знали, что в доме находится командующий армией, они не 
стали бы сдаваться в плен, - говорил член Военного совета. - Все могло 
кончиться для вас очень печально. 

В течение 18 и 19 января соединения 108-го и 122-го стрелковых корпусов 
продолжали наступление и овладели населенными пунктами Кипень и Ропша, Войска 
42-й армии штурмом заняли Красное Село. Передовые подразделения нашей подвижной 
группы отчетливо слышали шум боя, который вели теснящие противника части 42-и 
армии. 

В 21 час 19 января мне сообщили, что в районе Русско-Высоцкое, восточное Ропши 
полразделения 462-го полка 168-й стрелковой дивизии встретились с подвижной 
группой 42-й армии, наступавшей с красносельского направления. А 20 января 
попавшие в окружение фашистские части были полностью ликвидированы. 

Тяжелое поражение, нанесенное петергофско-стрельнинской группировке врага, 
создало благоприятные предпосылки для дальнейшего развития наступательной 
операции. 

Командование Ленинградского фронта поставило перед войсками задачу: ударом в 
юго-западном направлении перерезать пути отхода противника на Нарву, отбросить 
его в лесисто-болотистый район южнее Кингисеппа, Сиверской и там уничтожить. 

По приказу командующего фронтом 24 января мы передали 108-й корпус 42-й армии. 
Взамен его в нашу армию вошел 109-й стрелковый корпус. Перегруппировку 
произвели быстро. Я поехал в один из корпусов, начальник штаба армии генерал 
Кокорев - в другой. Мы лично руководили перегруппировкой с тем, чтобы уже на 
следующий день продолжить наступление. 

С рубежа железной дороги Гатчина - Кингисепп войска армии повернули фронт на 
запад. Таким образом, в целом мы совершили поворот на 180°. 

Командирам соединений было приказано усилить темп наступления, не прекращать 
активных действий ни днем ни ночью, наращивать удары путем своевременного ввода 
в бой резервов. 

Отступающий противник минировал и разрушал мосты и дороги, оставлял в 
населенных пунктах большое количество мин-"сюрпризов". Характерен, например,