Я отпустил капитана, а сам невольно вспомнил тот случай. 

Как-то ко мне в кабинет зашел начальник дивизионного клуба. Он был возмущен и 
расстроен. 

- Хочу пожаловаться на капитана Ветрова, - начал он. - Не считается с правилами 
поведения в дивизионном клубе. 

- Где он сейчас? 

- Там, в клубе. 

Зашли в читальный зал. Капитан Ветров, сидя за столом, курил. При нашем 
появлении встал, ткнув сигарету в импровизированную пепельницу. 

Я сделал ему замечание, сказал, что курить здесь нельзя и что за это следует 
наказывать. 

- Товарищ командир дивизии, разрешите объяснить? 

- Пожалуйста... 

- Я не курю там, где чисто и опрятно, а там, где грязно, неуютно, можно и 
закурить. 

- Ну что и, - заметил я, - есть доля правды в ваших словах. А вам, начальник 
клуба, вот что должен сказать. Если хотите, чтобы у вас не нарушали порядок, то 
все здесь приведите в надлежащий вид. Ветров прав. Если здесь будет чисто, 
уютно, и курить никто не станет. 

Начальник клуба учел замечание, больше ко мне с жалобами не приходил, да и 
положение дел, надо заметить, изменилось: в помещение клуба войти стало приятно.
 

Вот таким был капитан Ветров. 

О найденном броде он доложил командиру полковнику Соловьеву, а мотострелковый 
полк вместе с приданным ему артиллерийским дивизионом переправился на 
противоположный берег реки. 

И вот снова марш, причем теперь в предвидении встречного боя. Полк выдвигался в 
походных порядках, выслав вперед охранение, находясь в готовности к 
немедленному развертыванию и вступлению в бой. Я поручил подполковнику Крюкову 
постоянно находиться возле командира полка, но в его решения, как и прежде, не 
вмешиваться и не давать никаких советов. 

Еще до начала выдвижения, ставя боевые задачи подразделениям, полковник 
Соловьев нет-нет да и поглядывал то на меня, то на подполковника Крюкова, 
словно пытаясь определить, правильно ли действует. Но я сохранял бесстрастное 
выражение лица, казался равнодушным и Крюков. Я понимал, что, стоит сейчас 
остановить полковника неосторожным замечанием, указать ему на какую-то, пусть 
даже незначительную ошибку - и вновь в нем возродится желание действовать с 
оглядкой на старшего начальника, желание принимать решение не для победы в 
предстоящем учебном бою, а для нас с Крюковым. 

И заметил, что командир перестал видеть в нас контролеров, а от этого сразу 
стал как-то увереннее чувствовать себя, решать все вопросы смелее, проявлять 
инициативу. 

А когда полк стремительно пошел на сближение с противником, полковник Соловьев 
окончательно уверился в том, что действовать ему придется, рассчитывая только 
на себя. 

Я упомянул слово стремительно, а ведь действовал полк по-прежнему в пешем 
порядке. Но как действовал! Все решительно изменилось к лучшему. Этот марш был 
действительно похож на марш-бросок, но вовсе не на такой, при котором 
подразделение растягивается на многие сотни метров. Не только взводы и роты, но 
и батальоны шли компактно, не нарушая строя. Полк должен был упредить 
противника в выходе на выгодный рубеж, в развертывании на нем и вступлении в 
бой. 

Этим выгодным рубежом была гряда пологих высот, которые и высотами-то можно 
было назвать с большой натяжкой, но степь есть степь, другую трудно было 
выбрать... 

Полковник Соловьев провел весь расчет марша с учетом того, что именно на эту 
гряду надо выйти раньше и на ней развернуться. Но и здесь я уточнил задачу. 
Противник по новой вводной не только занял эту гряду, но успел продвинуться 
значительно дальше. За противника на учении действовали подразделения другого 
полка дивизии.