когда он пошел на Польшу, спрятались за линию Мажино. Может, мол, он с русскими 
сцепится, а мы пока отсидимся. Не вышло! Французские укрепления Гитлер объехал 
на танках через Бельгию и пожаловал прямо в Париж. А теперь заморские политики 
сидят небось на островах и в подзорную трубу посматривают: прихлопнет Гитлер 
Москву или нет. Только они забыли, что Советский Союз непобедим и у фашистов 
силенок не хватит, чтоб взять Москву. Нам сейчас тяжело, это верно, но в 
семнадцатом году было еще тяжелее. Выдержали. Выдержим и сейчас. Только не 
сидеть надо, не отсиживаться! Я вот прошусь... тылы немецкие тревожить. Попутал 
бы генералу Гютнеру его козыри. Да не пускают! 

Доватор помолчал и, подмигнув Панфилову, добавил: 

- А если я решу ночной ударчик сделать, поддержишь? План у меня разработан, 
передан командарму. Может, за тем и вызвали? 

- Об этом вот с кем поговорить нужно. - Панфилов указал глазами на подходящего 
к ним члена Военного совета Алексея Андреевича Лобачева. - Я слышал, ему эта 
операция нравится, - и он кивнул головой. В этом движении Доватор уловил прямое 
обещание поддержки. 

- Вы мне очень нужны, генерал Доватор. Очень! - мягким и звучным голосом 
проговорил Лобачев. 

- Слушаю вас, товарищ бригадный комиссар! 

Доватор, подтянувшись, слегка пристукнул шпорами. 

- Я ознакомился с оперативным планом предлагаемой вами операции. Одобряю. 
Хорошо придумано. Дельно и остроумно. Сейчас имеется много благоприятных 
случаев показать свое полководческое искусство. 

Лобачев внимательно посмотрел на Доватора и одобрительно улыбнулся. По лицу 
Доватора разлилась радость. 

- Вы, Лев Михайлович, именинник, - продолжал Лобачев. - Вам надо быстро 
подготовиться... 

- У меня все готово, товарищ бригадный комиссар! 

- Ну, к этому вы не можете быть готовы, - возразил Лобачев и как бы подчеркнул 
серьезность своего довода решительным взмахом руки. 

Доватор почувствовал, что член Военного совета сейчас скажет что-то 
значительное и необыкновенно важное. 

- Вы готовы к предстоящей операции, - отчеканивая каждое слово, продолжал 
Лобачев. - Но не готовы для участия в московском параде. Вы поведете на парад 
сводный кавалерийский полк. Должны быть в Москве через два дня. 

Стоявший рядом с Доватором Панфилов поймал рукой его пальцы и крепко сжал их. 
Доватор почувствовал всю теплоту этого дружеского пожатия. 

- Это великая честь вашим дивизиям, честь их командирам! - Лобачев выжидательно 
посмотрел на Доватора и, протянув руку, улыбнулся: Поздравляю. Искренне рад. 
Людям дайте отдохнуть. Не требуйте внешнего лоска и никакого щегольства. Форма 
обыкновенная, фронтовая: каска, шинель. 

До Волоколамского шоссе Доватор и Панфилов ехали молча. Когда подковы коней 
звонко застучали по асфальту, Доватор натянул поводья, и высокий конь, стригнув 
острыми концами ушей, резко взял широкую рысь. Панфилов, надвинув поглубже 
генеральскую папаху на лоб, пустил своего коня коротким галопом. Сзади, 
рассыпая подковную дробь, скакали сопровождающие. 

На развилке дорог они въехали в заснеженный лес и остановились. Доватору надо 
было сворачивать на Шапково. Из придорожного кустарника ветерок гнал на шоссе 
запах дыма. Стучали топоры и позванивали пилы. Оживленные человеческие голоса, 
треск валившихся деревьев, гул близкой артиллерийской стрельбы настораживали 
коней. Взмахивая головами, они беспокойно крутились на месте и требовали повода.
 

- Покурим на прощанье, - сказал Панфилов. 

- Да, да, - согласился Доватор и ловко выпрыгнул из седла. 

Подъехавшие коноводы увели лошадей. 

- Парад в Москве. Это будет особенный парад, - снимая теплые кожаные перчатки, 
проговорил Панфилов тихим голосом. - Этот парад - уверенность в победе. 
Уверенность в правоте нашего дела. Ты поедешь и услышишь, как забьется на 
Красной площади могучее сердце. А я его здесь почувствую... Это сердце армии,