сказать "время - кровь"; ведь за упущенное время придется расплачиваться кровью 
наших людей. Крылов, очевидно, понял мое желание; во время своих телефонных 
разговоров он острием карандаша показывал на карте участок, о котором шла речь, 
очень подробно, с повторениями, разъяснял командирам задачи, вводя меня таким 
образом в боевую обстановку. Я почувствовал, что мы находим общий язык. 

С Николаем Ивановичем Крыловым мы были неразлучны все время боев за город. Мы 
жили в одном блиндаже или щели, вместе спали и ели, вместе переживали все 
горести и радости. 

Он был начальником штаба армии и моим первым заместителем. В то трудное время 
мы хорошо узнали друг друга, и в оценке событий, как бы сложно ни складывалась 
обстановка, у нас не было расхождений. 

Я особенно ценил боевой опыт Николая Ивановича, полученный им в обороне Одессы 
и Севастополя, его глубокие знания, организаторский талант, умение работать с 
людьми. 

Исключительная честность и отзывчивость, верность долгу - вот главные черты 
коммуниста Николая Ивановича Крылова. 

Я отправил телеграмму Военному совету фронта о прибытии на место и о вступлении 
в командование 62-й армией и взялся за работу. Прежде всего я решил выяснить, 
почему командир танкового корпуса самовольно переместился на берег Волги, когда 
есть приказ: 

"Ни шагу назад!", и попросил вызвать его к телефону. 

- Командир танкового корпуса у аппарата, - доложила Бакаревич, передавая мне 
трубку. 

Назвав себя, я спросил, почему он без разрешения сменил свой командный пункт. 
Генерал начал объяснять, что к этому его вынудили минометный огонь, потери в 
людях, неустойчивость подчиненных ему частей на фронте и ряд других причин. Я 
поинтересовался, была ли связь с командным пунктом штаба армии, когда он 
принимал такое решение. Он ответил: 

- Не знаю, сейчас выясню... 

Я приказал генералу вместе с комиссаром немедленно явиться ко мне на Мамаев 
курган. 

В блиндаж вошел член Военного совета армии дивизионный комиссар Кузьма Акимович 
Гуров. Поздоровались. Мы были знакомы и раньше. 

С товарищем К. А. Гуровым мы так же, как и с Н. И. Крыловым, проработали вместе,
 если не в одном блиндаже, то, по крайней мере, в 2-3 метрах друг от друга. Мы 
встречались на наблюдательном пункте, при анализе обстановки и принятии решений.
 Он был политработником, хорошо разбирающимся в военной обстановке, умел 
потребовать и показать сам, как обеспечиваются политически боевые решения и 
проведение операций. Он прекрасно знал всех работников штаба и командиров 
соединений. Он знал и часто рекомендовал, кому что можно поручить. 

В блиндаж входили и представлялись начальники отделов штаба, их заместители. 

Вскоре мне доложили о прибытии командира и комиссара танкового корпуса. Я 
немедленно пригласил их в блиндаж, задержав у себя всех, кто находился в это 
время в штабе, и спросил: 

- Как вы, советский генерал, будучи начальником боевого участка, будете 
смотреть на то, если ваши подчиненные командиры и штабы отойдут без вашего 
разрешения в тыл? Как вы расцениваете свой поступок с точки зрения выполнения 
приказа No 227 Народного комиссара обороны - самовольный перенос командного 
пункта соединения в тыл командного пункта армии? 

Ответа на свои вопросы я не получил. И командир, и комиссар корпуса сгорали от 
стыда. Это было видно по их глазам. 

Я строго предупредил, что расцениваю их поступок как дезертирство с поля боя и 
приказал им к четырем часам 13 сентября быть с командным пунктом на высоте 107,
5. 

Гуров подтвердил мое решение своим кратким "правильно", а комиссару приказал 
зайти к нему в блиндаж. Не знаю, о чем они там говорили, но, когда мы вновь 
встретились, Гуров сказал: 

- Давай и впредь делать именно так... 

В этот момент к нам прибыл заместитель командующего фронтом генерал Ф. И. 
Голиков. Я был очень рад встретиться с ним на Мамаевом кургане в часы моего