тот относился к числу наиболее слабых. Но и этот корпус командарм не мог 
использовать для контрудара. А в это время группа Огурцова из последних сил 
держалась под Бердичевом. Если враг сомнет ее, то фашистские танки и мотопехота 

устремятся в тыл главным силам фронта. Эта угроза вынудила наше командование 
вводить соединения 16го мехкорпуса в бой в районе Бердичева по мере их подхода.

 Для контрудара с юга навстречу 5й армии у Музыченко оставался лишь 
малочисленный 49й стрелковый корпус.
      И всетаки контрудар был жизненно необходим. Поэтому командующему 6й 
армией отдано короткое боевое распоряжение: с утра 11 июля нанести контрудар из 

района Игнатовки в направлении на Романовку. Какими силами командарм должен был 

выполнять эту задачу, не указывалось. Мыслилось, что ему на месте виднее…
      Срочно усиливался Киевский укрепленный район. Сюда направлялись 
подразделения 147?й стрелковой дивизии, отошедшие под давлением противника, и 
две бригады 2го воздушнодесантного корпуса (третья бригада была брошена в 
район Канева для обороны железнодорожной переправы через Днепр). Пробившиеся из 

окружения части 206й стрелковой дивизии получили указание сосредоточиться в 
Фастове и занять там круговую оборону. А потом это соединение было направлено в 

распоряжение Киевского укрепрайона.
      Когда принимались эти решения, я напомнил, что командир 147й стрелковой 
дивизии остался вместе с частью ее сил севернее Нового Мирополя. Кто же 
возглавит те подразделения, которые будут теперь драться под Киевом? Генерал 
Кирпонос вспомнил понравившегося ему своей невозмутимостью и рассудительностью 
полковника С. К. Потехина, с которым недавно беседовал, и решил назначить его. 
Так получилось, что у одной дивизии стало два командира: один с остатками ее 
частей сражался в окружении, а другой возглавил подразделения, оказавшиеся под 
Киевом.
      Приказ войскам был подписан в третьем часу ночи. После этого командование 

и штаб фронта переехали в Бровары, на новый командный пункт.
      Разослав все распоряжения, на рассвете тронулись и мы — группа операторов 

и связистов. Прибыли в Бровары часов в 9 утра, когда штаб фронта уже несколько 
успел обжиться на новом месте. В отделах и управлениях шла напряженная работа. 
Все были чемто встревожены.
      — Что случилось? — спросил я.
      — Фашистские танки у Киева!
      Да, невеселые дела. Мы давно уже знали о прорыве фронта, но весть о 
появлении фашистских танков у Киева подействовала на нас угнетающе. А каково 
будет услышать это жителям города… Ведь они считали (так оно и было в 
действительности), что в последние дни ожесточенные бои шли вдали от города, на 

линии старых укрепленных районов. И вдруг враг чуть ли не у порога их родного 
дома… Киевляне мужественно встретили тревожную весть. Они продолжали выполнять 
свой долг каждый на своем посту. Лишь трудиться стали еще более старательно и 
упорно.
      В оперативном отделе я застал на месте немногих товарищей — все были 
посланы в 5ю и 6ю армии для контроля за осуществлением контрудара, который 
должен был в этот день развернуться в полную силу.
      Проанализировав все собранные нами сведения о начавшихся стычках войск 
Киевского укрепленного района с прорвавшимися немецкими танковыми частями, я 
поспешил к начальнику штаба фронта. Ему уже все было известно. Взяв у меня 
карту обстановки, он внимательно ознакомился с ней. Вместе мы пошли к 
командующему фронтом.
      У входа в домик командующего нас нетерпеливо поджидал его адъютант. 
Оказалось, что генерал Кирпонос уже приказал вызвать к нему командующего 
военновоздушными силами, начальника артиллерии, начальника инженерных войск, 
начальника разведки и меня.
      Генерал Пуркаев направился в кабинет командующего, а я остался в 
просторной комнате, стены которой были увешаны картами. Пришел 
генераллейтенант авиации Ф. А. Астахов. В туго перетянутой широким ремнем 
гимнастерке с голубыми петлицами он выглядел попрежнему молодцевато, несмотря 
на усталость. Как всегда, стремительно ворвался высокий и еще больше похудевший 

начальник артиллерии фронта генерал Парсегов. Гимнастерка, брюки, сапоги да и 
сам он, казалось, насквозь пропитались едкой пылью летних проселочных дорог. На 

осунувшемся загорелом лице живо сверкали темнокарие глаза. Увидев Астахова, он 

сразу кинулся к нему и начал о чемто возбужденно расспрашивать.
      Когда все были в сборе, из соседней комнаты вышли М. П. Кирпонос, Н. С. 
Хрущев, секретарь ЦК КП (б) У М. А. Бурмистенко и секретарь Киевского обкома 
партии М. П. Мишин.
      Командующий фронтом, несмотря на каторжный труд по двадцать часов в сутки,