1941 года в Ленинград, показанный в кинокартине "Блокада", истолкован 
необъективно. Вот, что он пишет: "Посмотрев их (кадры из фильма. - М. В.), я 
был удивлен и опечален. Постановщики картины, очевидно, желая наиболее выпукло 
показать полководческие качества нового командующего, на мой взгляд, 
переусердствовали. 

...Я могу сказать, что Георгий Константинович Жуков умел прислушиваться к 
голосу людей, знавших свое дело. Мне приходилось неоднократно наблюдать 
уважительное отношение Г. К. Жукова к подчиненным в сложных ситуациях. А его 
отношение к А. А. Жданову и другим членам Военного Совета было безупречным. 
Приезд Жукова и прием им дел от Ворошилова проходил в иной обстановке, чем 
показано в кинокартине "Блокада". 

Жуков пробыл в Ленинграде всего 27 дней, но и за этот короткий срок оставил о 
себе неизгладимую память"{86}. 

- В 60-х годах, - продолжал рассказ Георгий Константинович, - вместе с Галиной 
мы побывали в Ленинграде. Хорошо отдохнули, развеялись. Хотелось быть 
незаметным. Посмотрели город и посетили некоторые памятные места. Если 
восстановленный из руин город вызывал гордость за наш народ, партию и 
правительство, то посещение Пискаревского кладбища было тяжелым зрелищем. 
Пережил я это по-особому. Передо мной вставали картины осажденного города: 
гибель людей, опустошенные улицы, разрушенные кварталы, отсутствие тепла и 
света, нехватка воды. На фоне всего этого - невиданный героизм ленинградцев, их 
беспредельная вера в Советскую власть и партию коммунистов, самоотверженность в 
защите своей Родины. Я не мог спокойно слушать круглосуточно звучащие траурные 
мелодии, низко поклонился погребенным в огромных братских могилах и 
Матери-Родине, - закончил Георгий Константинович. 

Зная его характер, необычное самообладание, душевную доброту, сердечность и 
обаяние, я старался не касаться семейного несчастья. Но особое его состояние 
бросалось в глаза. В звучании всегда уверенного голоса проскальзывали нотки 
непривычной исповедальности. Он много говорил, заботливо ухаживал за мной: 
"Михаил Федорович, выпейте рюмочку, вы с дороги. Вот лимоны - берите, не 
стесняйтесь. Как поживает ваша жена Елена Ивановна, привет ей и дочке 
передавайте от всех нас". 

Георгий Константинович похудел, осунулся. Болезнь давала о себе знать. На лице, 
по-прежнему мужественном, под левым глазом - небольшие пятна следы иглотерапии. 
Встреча наша подходила к концу, а мы мало о чем поговорили. У входа появились 
врач и медицинская сестра. Они ждали, когда маршал освободится для процедур. 

- Георгия Константиновича нельзя перегружать, ему нужен покой, как можно более 
длительный и глубокий, - говорил мне врач перед этой встречей. 

Но Георгий Константинович не подавал никакого повода к окончанию нашей беседы. 
Он был внимателен и вежлив. А в мою душу почему-то все настойчивее стучались 
известные пушкинские слова из "Бориса Годунова": ..."Но близок день, лампада 
догорает - еще одно, последнее сказанье..." 

Меня донимало тяжкое предчувствие. 

Как говорят, все имеет свое начало и свой конец. Под упрекающими взглядами 
медиков мы распрощались, обнялись по-мужски, крепко. Я посмотрел ему вслед и 
вышел в прихожую, чтобы собраться в дорогу и поблагодарить Клавдию Евгеньевну. 
Но тут же услышал его голос: 

- Михаил Федорович! 

Я быстро обернулся и увидел его, идущего мне навстречу. Мы еще раз тепло 
распрощались, и он сказал: 

- - Счастливого пути вам, Михаил Федорович, не проезжайте мимо. 

Эти слови глубоко тронули меня. Как оказалось, они были последними, 
адресованными мне. Георгий Константинович повернулся молча и пошел к врачам. 
Они сразу же взяли его под руки и повели в процедурную. Я смотрел ему вслед, 
пока не закрылась за ним дверь. Не хотелось и думать, что для меня он уходил 
навсегда. Мне показалось, что этот могучий человек "сдал свои позиции" и больше 
не в силах сопротивляться болезни. 

Так закончилась наша последняя встреча. Вокруг дачи, окруженной хвойным и 
лиственным лесом, было удивительно свежо и тихо. Ели и сосны в зимнем наряде 
были печальны и торжественны. Густые ветви обвисли под тяжестью обильно 
выпавшего пушистого снега. На глубоком снегу перед парадным входом дачи - 
свежие следы птиц и какого-то зверька. На одной из сосен неутомимо, изредка 
посвистывая, шныряла по сучьям белка. Разметенные дорожки для прогулок и 
скамейки, на которых маршал отдыхает, также посыпаны нежной просвечивающейся 
порошей. По аллеям сегодня еще никто не ходил, хотя перевалило за двенадцать.