- Конечно, если бы я был знаменитостью, я бы уже уехал, - вздохнул Скарбек. - 
Осенью тысяча девятьсот тридцать второго года произошел любопытный случай с 
Джильи. Он сам рассказывал мне, когда мы сидели с ним в Риме в кафе 
"Эксцельсиор". Джильи ехал на гастроли в Германию, а на границе вдруг обнаружил,
 что забыл паспорт. Не отменять же из-за этого завтрашний спектакль в 
берлинской опере и послезавтрашний концерт в филармонии! Чтобы у пограничных 
властей не было сомнений, что он на самом деле Джильи, он спел им арию "Сердце 
красавицы". И что вы думаете? Пропустили! 

- Тогда были другие времена, - напомнил Некто. 

Открылась тяжелая дубовая дверь, и доктор Штрауб пригласил их к себе. Скарбек 
увидел на дубовом столе свой паспорт, к нему была пришпилена какая-то 
препроводительная бумага на немецком языке. 

- И печать и подпись под печатью фальшивые, - сказал доктор Штрауб и отложил 
лупу. - Кому вы сдавали в августе паспорт? 

- Здесь, в Вене, в райзебюро "Вагон ли". Кто бы мог подумать, что мой паспорт 
попадет в руки жулика, а меня, по его милости, ждет что-то вроде ареста? Меня 
сегодня впервые в жизни допрашивают в полиции. 

Скарбек принялся рассказывать подробную историю о том, как в Америке у него 
когда-то пропала посылка с образцами товаров. Он понял, что имеет дело с одним 
нечестным человеком, знал, кто этот жулик, все улики были налицо. И все-таки в 
суд не подал, не хотел оказаться в суде даже истцом. 

Выслушать столь подробный рассказ при таком знании немецкого, как у Скарбека, - 
нелегкая задача. 

- Выражаю сочувствие по поводу той посылки с образцами товаров. Полагаю, что у 
нас, в Австрии, этого не случилось бы, - сказал доктор Штрауб язвительно. - И 
все-таки не могу вернуть паспорт, пока не будет выяснено, кто поставил 
фальшивую визу. Поэтому возвращайтесь в райзебюро, - он подал знак агенту, - 
выясните все до конца. 

Пока ждали приема и беседовали с доктором юриспруденции, таксомотор стоял у 
подъезда. 

По дороге Некто доверительно сообщил Скарбеку, что на августовской визе стоит 
подпись бывшего сотрудника германского консульства, некоего Гофмана. А сейчас 
Гофман снова в Вене, он приехал сюда уже как инспектор. Проверял паспорта, 
присланные на визу, и заявил, что его подпись на паспорте Скарбека поддельная. 

- Боюсь, тут действовал какой-то опытный жулик и вам сразу не удастся его 
поймать, - сказал Скарбек. - Боюсь, мы сегодня не уедем. Я должен сообщить обо 
всем жене. 

Некто разрешил позвонить в отель, но попросил вести разговор по-немецки. 
Скарбек, войдя в будку телефона-автомата, нарочно оставил дверь открытой, чтобы 
Некто слышал разговор. 

Анка сразу поняла, что Скарбек говорит при свидетеле, и затараторила без 
умолку: так легче будет выявить все, что нужно. 

- Прошу не волноваться, - уговаривал Скарбек на ломаном немецком языке. - 
Понимаешь, какой-то жулик испачкал мне паспорт... Нет, в прошлый раз... Какая 
ты непонятливая!.. Да, в августе. Ну, когда мы жили в отеле "Виндзор"... 
Почему? Если бы ты терпеливо слушала... В том же самом райзебюро... "Вагон ли"..
. Кто же так шутит? Нет, нет, нет... пожалуйста, не спорь! Не шутник, а жулик! 

Вот все, что удалось сказать Скарбеку. Он больше слушал, что ему говорила Анка, 
он изображал дело так, будто ему с трудом удается вставить словечко-другое в 
раздраженную речь жены. 

А когда Скарбек положил трубку и отошел с Некто от переговорной будки, он мягко 
усмехнулся: 

- Между прочим, у китайцев болтливость жены - одно из семи оснований, 
достаточных для развода. 

38 

Ни одна живая душа, кроме Этьена, не знала, какие испытания уже выдержала 
нежная дружба и любовь Зигмунта и Анки. Впервые они увидели друг друга в 
тюремном дворе, в Варшавской цитадели. Оба помнят мрачное здание на 
Даниловичской улице в Варшаве, около старой городской ратуши, напротив оперного 
театра. Там помещалась дефензива, или "дефа", или "двуйка", а сотрудников 
сыскной полиции при Пилсудском называли "двуйкажами". После очередной облавы на