заказу. Кстати, из соседней траттории арестованным носят очень вкусные обеды. 

Этьен смотрел на следователя, и ему на память пришли слова какого-то 
английского писателя, кажется Олдингтона, который относится к итальянцам с 
большой симпатией, но при этом говорит: стоит иным итальянцам возомнить себя 
господами, как они сразу становятся невыносимо бестактными. Вот к категории 
таких людей относился крикун Коротышка. 

При допросе Кертнер то умело помалкивал, то делался утомительно словоохотлив, - 
когда хотел отвлечь внимание Коротышки от главного, затруднить ему правильную 
разгадку. Коротышка и сам не заметил, как поддался Кертнеру, позволил вовлечь 
себя в такого рода беседу. Итальянцы вообще любят поговорить, это 
распространяется и на следователей и на сыскных агентов. А допрашиваемый вел 
разговор так умно, что использовал многословие собеседника и выяснил для себя, 
до какой степени ОВРА осведомлена - что им уже известно о Кертнере и что они 
пытаются узнать. 

Но Коротышка в конце концов начал понимать, что допрашиваемый обвел его вокруг 
пальца - ничего не сообщил нового, отмолчался, открутился, отбрехался. А 
Коротышке при этом никак не удавалось сохранять начальственный тон, он всеми 
фибрами своей следовательской души ощущал неуважительное отношение к себе со 
стороны арестованного, который не хотел признать его умственное превосходство. 
Коротышка обиделся, - он вообще был болезненно обидчив, как многие мужчины, 
заказывающие себе ботинки на высоких каблуках. 

К концу допроса Коротышка все хуже скрывал свое раздражение, все больше походил 
на хищную птицу и все меньше - на поросенка. 

Он задал вопрос: 

- А что вы прячете в своем сейфе в "Банко ди Рома"? 

- Старые трамвайные билеты. 

- А еще что? 

- Посмотрите сами. 

- А куда вы спрятали ключи от сейфа? 

- Ключи? Боюсь, они выпали из кармана, когда ваши агенты грубо втолкнули меня в 
автомобиль, - при этом Кертнер выразительно посмотрел в сторону агента, 
сидящего у двери. 

- Отдайте ключ, а то мы сами вскроем сейф. 

- Вскрывайте, если хотите еще раз нарушить законы. 

И тут Коротышка потерял контроль над собой. Он вскочил с кресла и, тщетно 
пытаясь сохранить начальственную осанку, принялся стучать маленьким кулаком по 
столу и орать: 

- Я заставлю вас сменить лживую визитную карточку! Вы меня запомните. Прекращаю 
допрос! Вывести его отсюда! Проучить его! Пусть теперь с ним поговорят иначе! 
Вон!!! 

До этого времени агенты, которые задержали Кертнера, вели себя более или менее 
благопристойно, если не считать типа, который надевал наручники. А сейчас его 
грубо вытолкали из кабинета Коротышки, еще грубее втолкнули в маленькую 
комнатку без окон. 

Кертнер начал протестовать против произвола, грозил пожаловаться в австрийское 
посольство, назвал Коротышку провокатором. 

И тогда в комнату ввалились два дюжих молодца; среди итальянцев не часто 
встретишь таких геркулесов. Они зловеще вплотную подошли к Кертнеру, каждый 
наступил ему на ступню, и он не мог откачнуться, отступить, сойти с места, 
когда его начали избивать. 

- Христиане, что вы делаете? - спросил кто-то с напускным возмущением, 
приоткрыв дверь в глухую комнатку. 

- Убирайся и закрой дверь. Не твое дело. 

Кертнер не издал стона, на вопросы по-прежнему отвечал: "Ничего не знаю" или: 
"Никого не знаю"... 

Остаток дня он пролежал, отказавшись от еды, - разбит рот, под глазом 
кровоподтек, из уха сочится кровь, бровь рассечена.