|
Иногда это удавалось, что свидетельствовало об отборе для решения поставленных
задач наиболее опытных экипажей, о назначении каждому из них определенной цели.
В самых последних числах октября нас с командующим поздним вечером вызвали в
здание ЦК партии к А. С. Щербакову для доклада об организации обороны города.
Вечер выдался ясный, и безлюдные улицы Москвы в лунном свете выглядели совсем
по-мирному.
В кабинете А. С. Щербакова, когда мы там появились, уже находились секретари
горкома и обкома партии, председатель Моссовета В. П. Пронин.
Развесив карты и схемы, П. А. Артемьев приступил к докладу.
Доклад уже подходил к концу, когда раздался огромной силы взрыв. Здание
задрожало и, казалось, готово было рухнуть. Стекла окон разнесло на мелкие
осколки. Свет погас, кабинет начал заполняться едким дымом. Двери кабинета
оказались плотно заклиненными и не открывались.
Высвободили нас подоспевшие пожарные - они просто выломали дверь запасного
выхода, и мы все вышли в коридор, помогли выйти А. С. Щербакову, которого
сильно контузило, поскольку он ближе всех сидел к окну.
Теперь мы услышали шум с нижнего этажа - там занялся пожар, и его тушили
прибывшие пожарные.
Выяснение обстоятельств этого чрезвычайного события показало, что служба ВНОС
своевременно предупредила главный пост о подходе на большой высоте одиночного
самолета противника. Но на главном посту ПВО решили, что это разведчик, поэтому
огня не открывали, тревоги не объявляли, а подняли на перехват истребители.
Решение это было в какой-то мере обоснованным, ибо частые воздушные тревоги
нарушали рабочий ритм на предприятиях Москвы, изнуряли летный состав и
зенитчиков войск ПВО. Кроме того, заградительный огонь, который открывали
батареи по воздушной тревоге, требовал большого расхода снарядов. Уже были
случаи, когда при появлении одиночных самолетов тревоги не объявляли, а с
непрошеным гостем разделывались истребители.
Но в данном случае, как выяснилось, на Москву шел не просто пилот-разведчик, а
матерый гитлеровский ас со специальным заданием - нанести удар по зданию ЦК
ВКП(б). Избежав встречи с истребителями, самолет пробился к центру Москвы, и с
небольшой высоты прицельно сбросил бомбу. По счастливому стечению обстоятельств
бомба упала в стороне от цели в Варсанофьевском переулке.
Во дворе мы увидели такую картину. Взрывной волной перевернуло машину А. С.
Щербакова. На наших с П. А. Артемьевым машинах выбило стекла, водителю старшине
В. П. Михайлову осколками стекла поранило лицо. Особенно сильно была у него
травмирована переносица, что, кстати сказать, в дальнейшем помешало ему
продолжать занятия боксом, лишило возможности отстоять звание первой перчатки
страны.
В это сложное время вся страна готовилась к достойной встрече 24-й годовщины
Великого Октября. На предприятиях и в учреждениях, во всех воинских частях
проходили предпраздничные митинги и собрания, на которых принимались решения,
выражавшие волю москвичей к победе над заклятым врагом.
Москвичи не спрашивали, будет ли традиционное торжественное заседание, военный
парад. Понимали - враг близко, не до торжеств. И все-таки этот день ожидали с
каким-то особым волнением.
В самых последних числах октября П. А. Артемьева вызвали в Ставку. Вернулся он
оттуда непривычно взволнованным.
- Не знаю, как и сказать тебе о своем состоянии! - произнес он, входя не
раздеваясь, в мой кабинет. - Мне поручено подготовить части Московского
гарнизона к параду на Красной площади.
Далее П. А. Артемьев поведал, как в ходе обсуждения вопроса он попытался
доложить, что войска гарнизона заняты выполнением конкретных боевых заданий по
обороне неба Москвы и поддержанию в столице революционного порядка, на что И. В.
Сталин ему сказал:
- Вы недооцениваете значимости этого мероприятия. Парад должен состояться,
необходимые для этого войска следует найти.
Свой рассказ П. А. Артемьев закончил так:
- Одним словом, парадом командовать приказано мне. О подготовке парада
докладывать маршалу Буденному, который будет его принимать. До ночи 6 ноября о
подготовке к параду должен знать самый ограниченный круг лиц.
|
|