взрывом авиационной бомбы здесь выбило окна и разнесло лестницу. С озабоченным 
лицом подполковник протягивает мне руку и, обменявшись кратким приветствием, 
объясняет обстановку. 

- После многих дней бездействия и ожидания вчера наконец были заправлены 
бензином разведывательные самолеты. Они сразу же вылетели на разведку. Данные 
оказались потрясающими. Севернее Дона обнаружен подход целой ударной армии с 
танками и кавалерийскими дивизиями. Несколько бомб, сброшенных разведчиками, 
попали в цель, но, естественно, не могли причинить большого ущерба. Штаб 6-й 
армии немедленно обратился к вышестоящему командованию за помощью. Но оказалось 
слишком поздно. Сегодня утром произошла беда. Здесь,- подполковник указал по 
карте,- на участке Клетская - Серафимович, противнику удалось осуществить 
глубокий прорыв. Именно на участке румын, у которых жалкая противотанковая 
оборона! В настоящий момент повсюду идут бои, так что ясной картины нет и 
окончательный вывод сделать нельзя. На ликвидацию прорыва уже двинуты войска. 
Это я знаю. Будем надеяться, что им удастся. Тогда будет видно, что дальше. 
Командование группы армий нам поможет, это ясно. Для нашей же дивизии все 
остается по-старому. Продолжать оборудование занимаемых позиций, укреплять их и 
удерживать любой ценой!"{130}. 

Эти данные как бы обобщаются и систематизируются в записках офицера 
разведотдела 8-го армейского корпуса Иоахима Видера: "Наступлению 
предшествовала тщательная подготовка, проведенная Советским командованием в 
грандиозных масштабах; наши вышестоящие штабы в общем были осведомлены о 
длительном процессе сосредоточения сил противника, хотя развертывание проходило 
в лесистой местности и под прикрытием осенних туманов. Развивая наступление, 
превосходящие танковые и кавалерийские соединения русских в тот же день 
молниеносно обошли нас с севера, а на следующий день и с востока. Вся наша 
армия была взята в стальные клещи. Уже три дня спустя в Калаче на берегу Дона 
кольцо окружения сомкнулось. Соединения русских непрерывно усиливались. 

Ошеломленные, растерянные, мы не сводили глаз с наших штабных карт нанесенные 
на них жирные красные линии и стрелы обозначали направления многочисленных 
ударов противника, его обходные маневры, участки прорывов. При всех наших 
предчувствиях мы и в мыслях не допускали возможности такой чудовищной 
катастрофы! Штабные схемы очень скоро обрели плоть и кровь в рассказах и 
донесениях непосредственных участников событий; с севера и с запада в 
Песковатку - еще недавно тихую степную балку, где размещался наш штаб, вливался 
захлестнувший нас поток беспорядочно отступавших с севера и с запада частей. 
Беглецы принесли нам недобрые вести: внезапное появление советских танков 21 
ноября в сонном Калаче - нашем армейском тылу - вызвало там такую неудержимую 
панику, что даже важный в стратегическом отношении мост через Дон перешел в 
руки противника в целости и сохранности. Вскоре из расположения 11-го 
армейского корпуса, нашего соседа слева, чьи дивизии оказались под угрозой 
удара с тыла к нам в Песковатку хлынули новые толпы оборванных, грязных, вконец 
измотанных бессонными ночами людей. 

Прелюдией русского наступления на участке Клетская - Серафимович была 
многочасовая артиллерийская подготовка - уничтожающий огонь из сотен орудий 
перепахал окопы румын. Перейдя затем в атаку, русские опрокинули и разгромили 
румынские части, позиции которых примыкали к нашему левому флангу. Вся 
румынская армия попала в кровавую мясорубку и фактически перестала существовать.
 Русское командование весьма искусно избрало направление своих ударов, которые 
оно нанесло не только со своего донского плацдарма, но и из района южнее 
Сталинграда, от излучины Волги. Эти удары обрушились на самые уязвимые участки 
нашей обороны - северо-западный и юго-восточный, на стыки наших частей с 
румынскими соединениями; боеспособность последних была ограниченна, поскольку 
они не располагали достаточным боевым опытом. Им не хватало тяжелой артиллерии 
и бронебойного оружия. Сколько-нибудь значительных резервов у нас, по существу,.
 не было ни на одном участке; к тому же плохие метеорологические условия 
обрекли на бездействия нашу авиацию. Поэтому мощные танковые клинья русских 
продвигались вперед неудержимо, а многочисленные кавалерийские подразделения, 
подвижные и неуловимые, роем кружились над кровоточащей раной прорыва и, 
проникая в наши тылы, усиливали неразбериху и панику"{131}. 

Для полноты картины, которая рисует положение в стане противника, отметим также,
 что среди румынских войск росло понимание преступности и безнадежности войны, 
в которую завлекло их профашистское королевское правительство Румынии, 
действовавшее в союзе с гитлеровской Германией. В политдонесении политотдела 
5-й танковой армии 20 ноября 1942 г. говорилось: "Показания пленных 
характеризуют упадок морального состояния румынской армии. Так, например, 
военнопленный 366-го пехотного полка 14-й пехотной дивизии капрал Томеско 
Георгий, захваченный 47-й гв. сд, заявил: ,,Солдаты по отношению ведения войны 
настроены отрицательно... Румыны смотрят на немцев, как на поработителей, они 
нас гонят в бой на верную смерть""{132}. Конечно, в то время это были лишь 
симптомы начинающегося процесса, реальное значение которого переоценивать было 
нельзя. 

Несмотря на ошеломляющее воздействие советского контрнаступления, противник 
сохранял достаточно высокую боеспособность. Советские войска на сталинградском