В начале июля меня вызвал к ВЧ Г.К. Жуков. Он спросил, справится ли с 
должностью командарма Малинин. Недоумевая, я ответил утвердительно. Тогда Жуков 
сказал, что Ставка намерена назначить меня командующим Брянским фронтом.

– Предупреди Малинина и, как получишь распоряжение Ставки, срочно выезжай в 
Москву.

Все это меня озадачило. Войсками такого масштаба, как армия, я управлял 
уверенно и чувствовал себя на месте. Но командовать фронтом?.. Я намекнул было, 
нельзя ли остаться на армии, но встретил категорический отказ.

Что ж, нужно перебороть свою нерешительность.

Тяжело было расставаться с 16-й армией, с дружным, крепким коллективом. Мы 
вместе переносили и горе поражений и радость побед. Я знал войска и их 
командиров, а они знали меня. На войне это имеет большое значение.

Но как ни тяжело, а расставаться пришлось. Я уезжал с мыслью, что и на новом 
месте люди будут не хуже. От меня самого зависит завоевать их доверив и 
уважение.

Вечером распоряжение было уже получено. Михаил Сергеевич Малинин откровенно 
заявил, что его пугает ответственность, которая лежит на плечах командующего 
армией. Он просил оставить его начальником штаба. Жуков согласился, и на 16-ю 
армию был назначен генерал И.X. Баграмян. В хорошие руки попадала наша армия, и 
это радовало меня.

В Ставке я был тепло принят Верховным Главнокомандующим. Он в общих чертах 
познакомил меня с положением на воронежском, направлении, а после этого сказал, 
что если у меня имеются на примете дельные работники, то он поможет мне их 
заполучить для укомплектования штаба и управления Брянского фронта. В то время 
часть войск и аппарата управления Брянского фронта передавалась новому – 
Воронежскому фронту, который должен был встать между Брянским и Юго-Западным. Я 
назвал М.С. Малинина, В.И. Казакова, Г.Н. Орла и П.Я. Максименко.

Сталин тут же отдал командующему Западным фронтом распоряжение откомандировать 
этих товарищей. Он пожелал мне успеха на новой должности, велел не 
задерживаться долго в Генеральном штабе, а быстрее отправляться на место, 
потому что обстановка под Воронежем сложилась весьма серьезная.

На воронежском направлении и южнее развертывались большие события, и мне в них 
предстояло участвовать. Я сознавал, что нужно напрячь силы и скорее освоиться с 
делами нового – крупного масштаба, оправдать доверие партии и правительства. 
Подробно об этом не расскажешь, но мне крепко запомнился один эпизод. Незадолго 
до Воронежской операции снова пришлось быть в Москве на докладе у Верховного 
Главнокомандующего. Кончив дела, я хотел подняться, по Сталин сказал:

– Подождите, посидите.

Он позвонил Поскребышеву и попросил пригласить к нему генерала, только что 
отстраненного от командования фронтом. И далее произошел такой диалог:

– Вы жалуетесь, что мы несправедливо вас наказали?

– Да. Дело в том, что мне мешал командовать представитель центра.

– Чем же он вам мешал?

– Он вмешивался в мои распоряжения, устраивал совещания, когда нужно было 
действовать, а не совещаться, давал противоречивые указания… Вообще подменял 
командующего.

– Так. Значит, он вам мешал. Но командовали фронтом вы?

– Да, я…

– Это вам партия и правительство доверили фронт… ВЧ у вас было?

– Было.

– Почему же не доложили хотя бы раз, что вам мешают командовать?

– Не осмелился жаловаться на вашего представителя.

– Вот за то, что не осмелились снять трубку и позвонить, а в результате 
провалили операцию, мы вас и наказали…

Я вышел из кабинета Верховного Главнокомандующего с мыслью, что мне, человеку, 
недавно принявшему фронт, был дан предметный урок.