Мы готовы были к ответу на этот вопрос, я дал подробную характеристику нашему 
источнику… Работает в Министерстве воздушного флота и очень осведомлен. У нас 
нет оснований сомневаться в правдоподобности его информации.

После окончания моего доклада вновь наступила длительная пауза. Сталин, подойдя 
к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнес: „Дезинформация! Можете 
быть свободны“».

Если подойти к делу прямо и грубо, то о чем говорится в этом эпизоде? Разведка, 
как и пресса – это поле боя информационной войны. На нем сталкиваются потоки 
информации и дезинформации, и главная задача разведчика после того, как он 
получил сообщения, их осмыслить и сделать соответствующие выводы: что здесь 
правда, а что – «деза». И вот глава государства вызывает начальника внешней 
разведки по наиважнейшему вопросу: начнется ли через шесть дней война, как 
утверждается в его донесении? Спрашивает его мнение по этому поводу – а 
начальник разведки молчит! Видите ли, два дня назад он прочитал сообщение ТАСС! 
И, находясь на таком посту, не знает, что газеты – один из главнейших органов 
дезинформации, а с него спрашивают информацию. Хоть бы постыдился такие вещи о 
себе рассказывать!

Не получив ответа, глава государства спрашивает данные агента и начинает 
выполнять за начальника разведки его работу – то есть, оценивать поступившее 
сообщение. Оценивает его как недостоверное – возможно, надеясь на то, что с ним 
начнут спорить. (Со Сталиным, кстати, спорили многие, и он нередко менял свою 
точку зрения, если мнение оппонента было хорошо аргументировано.) Не дождался. 
Какие выводы по поводу этого сообщения он сделал для себя – это уже второй 
вопрос…

По-видимому, то же самое произошло и в 1940 году. Сталин вызвал к себе 
Проскурова, тот посоветовался с Ивановым. Первый работает в разведке чуть 
больше года, второй – несколько месяцев. Проскуров – боевой летчик, герой неба, 
за годы испанской войны ставший из командира эскадрильи генералом. Иванов – 
военный связист, тоже испанский ветеран, но он хотя бы академию окончил и имеет 
какое-то представление о военной науке. Оба они «верят Зорге», но едва ли эта 
«вера» что-либо значит в глазах Сталина, когда речь идет о специалистах такого 
уровня. И вот он берет в руки «Дело № 1». И что же он там видит?

…Еще работая в Коминтерне, Зорге вроде бы был замешан в какую-то правую 
оппозицию – может быть, нашу, а еще вернее, германскую, ибо дела ГКП ему всегда 
были куда ближе, чем дела ВКП(б). Об этом докладывал Берзину еще завербовавший 
Рихарда Басов. Берзина все эти партийные склоки волнуют мало, однако первая 
бумажка в дело уже подшита.

А теперь вспомним резидента Горева и его встречу с Зорге в Берлине. После этой 
встречи он направил в Центр донесение, что Зорге как-то не так отзывался о 
Коминтерне, ВКП(б) и Сталине. Берзина это, опять-таки, мало волнует, в органах 
все время «стучат» друг на друга, если каждому такому «стуку» давать ход, то 
разведка останется без кадров – как оно несколько позже и случилось. Однако его 
подопечный, на свою беду, чрезвычайно словоохотлив, особенно в пьяном виде. Из 
Шанхая приходит еще она бумажка, что он как-то уж очень разоткровенничался с 
курьером, причем беспартийным, и опять там говорил что-то не то.

Что именно «не то» говорил Зорге? Об этом пишет М. И. Сироткин в документе 
«Опыт организации и деятельности резидентуры „Рамзая“». «Он утверждал, что 
„линия Коминтерна“, начиная с 1929 г. (т. е. с тех пор, как исчезли из 
руководства правые) построена на пассивной тактике удержания наличного, а так 
как наличное сводится главным образом к существованию СССР, то вся политика 
Коминтерна построена на задаче помощи социалистическому строительству в СССР, 
причем соответствующим образом ограничивается активность компартий на Западе. 
Он критиковал недостаточную активность нашей внешней политики, наше вступление 
в Лигу наций». То есть, говоря грубо и упрощенно, ему было не по душе, что СССР 
слишком много занимается собственными делами и слишком мало – «мировой 
революцией». А Зорге, если мы вспомним, изначально работал на революцию, а на 
Россию – постольку, поскольку там был центр мирового коммунизма.

Но в целом никакого особого криминала за Рихардом нет, и Берзин все эти 
политические тонкости известно, где видел, да у него половина кадров, если не 
90 процентов, думает не так, как пишет газета «Правда». Он лично знает Зорге, с 
ним в свое время было много переговорено, и Берзин ему верит – он имеет 
основания именно верить Рихарду, к их отношениям это слово применимо.

Но время идет, меняются кадры сотрудников центрального аппарата, все меньше 
остается там людей, которые знали Зорге лично, ибо в Центр его больше не 
вызывают. В 1937 году в его деле сделана пометка: «Политически совершенно не 
проверен. Имел связь с троцкистами. Политического доверия не внушает». Что 
делали в таких случаях? Известно что. Вызывали домой «на отдых» – и дальше 
человек попадал в «ежовые рукавицы». В 1937 году было принято решение об отзыве 
Зорге и его людей, однако в конце концов все же решили этого не делать, и 
причина ясна – Рамзай давал ценную информацию, его исчезновение пробило бы