несколько миллионов солдат, десятки тысяч орудий, танков, самолетов? 

А между тем лицо Конева спокойно. И вот опять из-за канала послали очередь, 
где-то у самых ног маршала цвиркнула пуля и, взвизгнув, отрикошетила, или, как 
говорят солдаты, ушла за молоком. Он только посмотрел в ее сторону и продолжал 
телефонный разговор с командармом Лелюшенко, передавая какой-то приказ, 
связанный с боями в районе Потсдама. Выбрав свободную минуту, я спросил 
командующего, что он думает о предстоящих боях за Берлин. 

- Тяжелые будут бои. Очень тяжелые. Отступать им некуда, будут стоять насмерть. 
А они воевать умеют. Противник серьезный. 

Я вопросительно посмотрел на маршала. 

- Тяжелый город, - продолжал командующий, задумчиво глядя на окутанный дымами 
пожаров Берлин. - Постройки-то крепостной толщины. Их и средним калибром не 
возьмешь. А реки, речки, каналы! Вон их сколько! И все в гранит одеты. Эти 
гранитные шубы разве что для тяжелой авиабомбы. А метро! Дом за домом брать 
придется. - И, подумав, добавил: - Зато возьмем - и конец войне. 

Отойдя в сторону, я сейчас же записал эти его слова. Интересно же будет узнать 
потомкам, что думал в решающую минуту перед началом штурма неприятельской 
столицы полководец, прошедший со своими частями от Москвы до Берлина. 

А потом началось сражение, и можно было тут же оценить справедливость недавно 
произнесенных слов. Первый период боя за Тельтов-канал стоил многих жертв, ибо 
каждую огневую точку пришлось подавлять массированным огнем и каждый дом на 
берегу канала, заводские здания, склады, штабеля сложенного в баррикады 
тесаного камня - все это превращалось в редуты. Впервые за всю войну я видел, 
как солдаты в черных мундирах и резиновых плащах войск СС шли в атаку в полный 
рост, словно каппелевские офицеры в фильме "Чапаев". Много их полегло. Зато 
штурмовые батальоны 22-й мотострелковой бригады имели уже несомненный успех. 
Под непрерывным огнем артиллерии солдаты на лодках, на бревнах, на каких-то 
ящиках переплывали канал, перебирались по фермам взорванного моста. 

В эту минуту я посмотрел на командующего. Его круглое лицо хранило растроганное 
выражение, а голубые глаза были влажными. Хотел спросить, что он думает в эту 
минуту, но он резко отвернулся. 

- Потом, потом... - Но тут же добавил: - Заметьте, красный флаг уже в Берлине! 

И действительно, там, за каналом, ветер шевелил красный флаг, привязанный к 
какой-то железной ферме. 

В десять часов тридцать минут пришло донесение, что части армии Рыбалко, 
продолжая наступление в северном и восточном направлениях, уже соединились с 
армией 1-го Белорусского фронта. Командующий, обращаясь к нам, сказал: 

- Запомните, двадцать четвертое апреля. - Он был строг и деловит, наш 
командующий. 

- А что думает сейчас командующий одного из фронтов, окруживших Берлин? 

- Потом, потом. Сейчас воевать надо. 

Свою корреспонденцию об этом дне, которую я написал на крыше здания, условно 
именовавшегося небоскребом, корреспонденцию о прорыве в Берлин первых частей 
1-го Украинского фронта, я так и датировал: "Двадцать четвертого апреля, 
Берлин". 

ВЕЧНЫЙ ИСТОЧНИК БОДРОСТИ 

Эту книгу я закончил в дни, когда отмечали семидесятипятилетие славного 
полководца. 

Но столь почтенный свой юбилей маршал встретил совсем не по-стариковски. Он был 
полон энергии, забот, замыслов. 

По окончании войны он занимал ряд крупных военных постов, на которых талантливо,
 творчески применял огромный опыт своей более чем полувековой службы в 
Советской Армии. 

После войны И. С. Конев был главнокомандующим Центральной группой советских 
войск в Австрии, где ему приходилось совмещать дела военные с делами 
дипломатическими. 

Затем он командует Сухопутными войсками Советской Армии и на этом посту много и 
плодотворно трудится над изучением и обобщением опыта войны, над закреплением 
его в новых уставах.