результатов. Боязнь наказания заставляла учащихся изощряться во лжи и 
изворотливости. Почти в каждом воспитателе кадеты видели своего врага. 

В преподавании господствовал формализм. Почти все преподаватели читали свои 
предметы по книге, слово в слово. Воспитанников заставляли наизусть заучивать 
целые параграфы учебников. "Воспитание, о котором он (Николай I. Авт.) мечтал, 
сложилось... - писал Герцен, - и это избиение душ младенческих продолжалось 
тридцать лет! Отраженный в каждом инспекторе, директоре, ректоре, дядьке - 
стоял Николай перед мальчиком в школе, на улице, в церкви, даже до некоторой 
степени в родительском доме, стоял и смотрел на него оловянными глазами без 
любви, и душа ребенка ныла, сохла и боялась, не заметят ли глаза какой-нибудь 
росток свободной мысли, какое-нибудь человеческое чувство"{5}. 

* * * 

Петербург, начало лета 1831 года. В огромной столовой Морского корпуса, застыл 
по команде "смирно" фронт кадет. Началось строевое, учение. Взоры всех 
устремились на дверь, где появился контр-адмирал Качалов, помощник директора 
Морского корпуса. Он медленно прошел вдоль фронта. Гриша Бутаков, бледный, 
невзрачный мальчик, затаив дыхание, вытянулся в струнку, Он знал, что за 
малейший недочет в одежде или выправке будет сурово наказан. 

Бегающие, рысьи глаза Качалова на мгновенье остановились на Грише и равнодушно 
скользнули по фронту дальше. У Гриши отлегло от сердца. Он не был трусом; но он 
не забыл еще недавней "генеральной экзекуции", которой распоряжался сам Качалов.
 

Затрещал барабан, и строй двинулся к задней стене зала, возле которой стояла 
огромная, в натуральную величину, модель парусного корабля, клотиками своих 
мачт упиравшаяся в потолок. Гриша четко маршировал, высоко поднимая ноги. 

...Левой! Привой! Левой! Правой!.. Гриша Бутаков проходил - в который уже раз! 
- мимо укрепленного на стене трофейного турецкого флага, взятого в Наваринском 
сражении кораблем "Александр Невский". Флаг этот напоминал о победах русского 
флота в Средиземном море. Всякий раз, когда Гриша смотрел на этот флаг, сердце 
его невольно наполнялось гордостью: хотя его отец в Наваринском сражении не 
участвовал, но был награжден за такое же славное дело. 

Грубый окрик унтер-офицера вернул мальчика к унылой действительности. Гриша 
поспешно переменил ногу. Автоматически, как заводные игрушки, маршировали 
колонны кадет. Оглушительно трещал барабан. Качалов и его помощники бранились, 
раздавая направо и налево пинки и подзатыльники. Качалов до самозабвения 
увлекался "шагистикой". За малейшую ошибку он грозил "спустить шкуру". 

Директор корпуса адмирал Иван Федорович Крузенштерн был человеком добрым и 
гуманным. Он пригласил в корпус лучших преподавателей. Грубое обращение с 
воспитанниками он запрещал. Телесные наказания разрешалось применять только в 
"чрезвычайных случаях". Но Качалов и ему подобные нарушали приказ директора. 
Высмеивая директора за "мягкотелость", они старались доказать, что его методы 
воспитания "обессилят флот приливом никуда негодных офицеров-белоручек". 

* * * 

Воскресные дни Гриша Бутаков проводил в доме своего дяди, капитана 1 ранга 
Александра Николаевича Бутакова, служившего в столичном департаменте. Дядя был 
скупым, неприветливым человеком, и дни, проведенные у него, доставляли мальчику 
мало радости. Вот почему, несмотря на обстановку суровой муштры, царившую в 
корпусе, Гриша нередко с чувством облегчения возвращался туда после воскресного 
отдыха. 

Однако пребывание в доме дяди оказало на Гришу и положительное влияние. Дядя 
привил ему научную любознательность, трудолюбие, интерес к технике, стремление 
к изобретательству. 

Уже тогда, в годы отрочества, в характере Бутакова проявились как положительные 
черты - твердость и целеустремленность, принципиальная правдивость и честность, 
так и отрицательные - скрытность и чрезмерная обидчивость. В этом отношении 
интересно письмо Бутакова отцу, где он вспоминает эпизод детства, особенно 
запечатлевшийся в его памяти. Однажды Гриша и его двоюродные братья нашли на 
чердаке дядиного дома никому не нужный, всеми забытый ящик раковин. Продавая 
изредка раковины богатый одноклассникам, они получали таким образом возможность 
покупать лакомства. Дядя узнал, что у мальчика появились деньги. Сильно 
разгневанный, oн обвинил его в краже денег из кабинета. "Это было мне сильным 
ударом, - с глубоким волнением вспоминает Бутаков. - Слово "воровать" поразило 
меня, и чтобы доказать, что я не воровал, я рассказал, что гривенник, на 
который Ванюшка побежал купить леденцов, я не украл, а получил за раковину, 
которую взял на чердаке... как заброшенную вещь. Что же касается до того, чтобы 
брать из кабинета деньги, то поверьте мне, милый тятинъка, что я не только 
никогда не был способен на это, но помню хорошо, что и в корпусе был всегда 
честным; потеряв платок, никогда не "сводил" у другого; даже за потерянную