вь подкравшаяся, когда напряжение спало.
   Признаюсь, на завод я шел с душевным волнением, к которому примешивался
страх. Чего я боялся? Боялся узнать нечто такое, что могло  разрушить  мои
сложившиеся представления. Ведь я встречался с Александром Ивановичем в те
годы, когда он уже работал  на  "Мезоне",  привык  верить  всему,  что  он
рассказывал о своей работе, и для меня  было  бы  немалым  разочарованием,
если б открылись какие-то неизвестные  мне  и  в  таком  случае  наверняка
печальные обстоятельства.
   "Мезон" расположен в старой части Выборгской  стороны.  Старой,  потому
что выстроенные  за  последние  годы  новые  микрорайоны,  так  называемая
"Гражданка", имеют с этой частью мало общего. Они светлее, просторнее,  но
в чем-то и безличнее. "Мезон" плоть от плоти  старой  Выборгской  стороны,
многократно описанной и воспетой. Правда, он не дымит, как старые  заводы,
и с улицы мало заметен. Еще в первые послевоенные годы здесь была  ткацкая
фабрика, и Александр Иванович с восхищением рассказывал  про  талантливого
самородка инженера  Агеева,  за  несколько  лет  превратившего  устаревшую
фабрику  в  современный  завод,  способный  выпускать  продукцию   высокой
точности.
   В  отделе  кадров  завода  меня  встретили  поначалу  сдержанно.  Завод
избалован вниманием пишущей братии, и рабочие бывают недовольны, когда  их
отвлекают от дела.  Так  мне  объяснили.  Но  когда  я  сказал,  что  меня
интересуют люди, хорошо знавшие Александра Ивановича Маринеско,  отношение
круто переменилось. Я был водворен в кабинет  отсутствовавшего  начальника
отдела, и в течение целого дня ко мне чередой шли люди,  чтобы  поговорить
об Александре Ивановиче. Рассказать и расспросить.
   В извлеченном из  архива  личном  деле  А.И.Маринеско  я  прочитал  его
собственноручную  объяснительную  записку.  В  ней  Александр  Иванович  с
присущей ему откровенностью писал о причинах прогула. После  этого  случая
Александр Иванович стал на амбулаторное лечение  в  диспансере  и,  будучи
переведен на работу в отдел снабжения, вновь показал себя с  самой  лучшей
стороны. Он действительно выстроил для завода пионер  лагерь  и  несколько
жилых домов. Характеристику для военкомата завод  дает  отличную.  Портрет
Маринеско, снятый было с доски  Почета,  возвращается  на  прежнее  место.
Вплоть до своей кончины Маринеско в числе лучших людей завода.
   Так говорили мне бумаги. Но бумаги интересовали меня во вторую очередь.
А вот что скажут люди?
   Я их не выбирал, этих людей. Не выбирал их и отдел кадров.  Пришли  те,
кто знал, кто хотел прийти, кто мог  урвать  полчаса  из  своего  рабочего
времени. Среди пришедших были диспетчеры, и цеховые мастера, и станочники.
Пришли Прасковья  Макаровна  Огаренко,  Иван  Тимофеевич  Королев,  Полина
Ивановна Лысенко, Константин Александрович Красульников, Агнеса Михайловна
Котлярова и  тот  самый  Петр  Семенович  Калинин,  кто  в  бытность  свою
секретарем цеховой парторганизации подписал опубликованное "Литгазетой"  в
1961 году письмо коммунистов завода. Через восемнадцать лет  в  беседе  со
мной он вновь подтвердил все  сказанное  в  письме.  Все  эти  получасовые
беседы с новыми для меня людьми так мало походили на интервью, что  я  тут
же убрал свой "микрорекордер". Всех моих  собеседников  сближало  со  мной
одно и то же - мы знали и помнили Маринеско. Рассказывали о нем охотно, не
дожидаясь  моих  вопросов,  вопросы  чаще  задавали  мне.  Об   Александре
Ивановиче все говорили с любовью, у каждого из моих собеседников было  что
вспомнить, иногда совершеннейшую мелочь, но и в  этой  мелочи  можно  было
узнать Маринеско. Я записал телефоны ушедших на пенсию  ветеранов  завода.
Некоторым я потом позвонил. Бывший начальник отдела Б.С.Гвильман  позвонил
мне сам и прислал свою статью  об  Александре  Ивановиче,  напечатанную  в
заводской газете.
   Обеденный перерыв на заводе  я  использовал  по  прямому  назначению  -
пообедал в заводской столовой, и за столом тоже шел разговор о  Маринеско,
а затем  в  сопровождении  своих  новых  знакомых  прошел  по  цехам,  где
приходилось бывать Александру Ивановичу, и там тоже со мной  заговаривали.
О Маринеско на заводе теперь знают  все  и  говорят  о  нем  с  гордостью.
Я.С.Коваленко рассказывал мне,  что  в  семьдесят  третьем  или  семьдесят
четвертом году он выступал в цехах, рассказывал  о  Маринеско,  затем  его
повели в столовую, но пообедать ему не пришлось,  там  оказались  рабочие,
его не слышавшие, и  Якову  Спиридоновичу  пришлось  повторить  весь  свой
рассказ сначала. А после конца смены на трех машинах с венками  и  лентами
рабочие и служащие завода поехали на могилу Маринеско.
   Я ушел с завода, напутствуемый добрыми пожеланиями,  унося  в  портфеле
ценные подарки  -  блокнот  с  дарственной  надписью  от  завода  "Мезон",
карандаши, резинки для стирания! Смысл этих подарков был мне ясен:  только
пиши! И я не шучу, называя их ценными, я их ценю и берегу. И  до  сих  пор
пользуюсь ими.
   Такое  отношение  заводского  коллектива  к  памяти   Маринеско   легко
объяснить законной гордостью подвигами своего товарища. Побывав на заводе,
я убедился: нет, не только. Его высоко  ценили  и  тогда,  когда  об  этих
подвигах еще никто не знал. Его любили и берегли. В последние годы,  когда
в его жизнь вошла Валентина Александровна Филимонова, ни о каких "выходах"
слышно не было, появилась надежда, что болезнь опять отступила. Быт его  -
всегда очень скромный - стал более упорядоченным. Впрочем, не сразу.  Уйдя
из  дома,  он  остался  без  жилья.  Валентина  Александровна  тоже   жила
стесненно. Наконец  в  1961  году  Александр  Иванович  получил  в  Автове
небо