Подводникам удалось подбить еще два сторожевика. Но и сами они получили
много  пробоин.  Вода  хлынула  в отсеки.  Кузьминцы  не спустили  флага, не
попросили  пощады,  а стреляли  до  тех пор,  пока  не  погрузились вместе с
кораблем в кипящую пучину.
     Посылать  на  гибель новые корабли не имело  смысла. Подводников решили
поберечь, теперь не отправляют прорываться в Балтику. Они еще пригодятся для
предстоящих боев.
     - Александр  Ильич, а ты не  мог бы по  секрету сказать:  к чему сейчас
здесь готовятся?
     Зонин любил показать свою осведомленность, но не спешил с ответом.
     -  Видишь ли, официальной информацией не располагаю,  - сказал он. - Но
чую - что - то готовится на ораниенбаумском "пятачке". Туда  под видом смены
частей перебрасывают сухопутные  войска. Примечаю, что в Ораниенбаум корабли
идут переполненными,  а обратно -  почти пустыми.  Но учти, все, что я  тебе
говорю,  - плод  собственных  умозаключений. Говорить об  этом ни  с  кем не
советую. Операция глубоко  секретная. Даже посадка на  корабли  происходит в
Лисьем Носу и на фабрике "Канат", с причалов, неизвестных противнику.

        "ЛЕБЯЖЕНСКАЯ РЕСПУБЛИКА"

     15 ноября. В Главном  политуправлении мне  не  раз  попадались немецкие
документы и газетные статьи,  в  которых Ораниенбаумский "пятачок" хвастливо
назывался "котлом". Видимо, главнокомандующий группы войск  "Север"  доложил
Гитлеру, что  у него в "котле" прочно закупоренными сидят несколько  русских
дивизий,  которые не могут  вырваться из окружения и ждут, когда  их  участь
будет решена.

     Я решил побывать в "котле" и взглянуть на жизнь "закупоренных" дивизий.
В солнечный день поехал на Петровский остров и прошел на территорию  фабрики
"Канат".  У старого  фабричного причала  неожиданно  столкнулся  со знакомым
кроншлотцем. Он был в непомерно  длинной шинели,  на которой золотисто сияли
мичманские погоны.
     - Привет, Мохначев! - воскликнул я и спросил: - Не знаешь ли, где здесь
комендант?
     - Вон в том домике, - показал мичман на сторожку. - А зачем он вам?
     Я объяснил, что хочу попасть в Ораниенбаум.
     -  Тогда ни  с  кем  не разговаривайте.  Со  мной пойдете,  - предложил
Мохначев. - Я тут целой флотилией командую.
     С Мохначевым  мы познакомились в дни самых яростных бомбежек, когда мою
типографию  поместили  в  глубине  кроншлотского  подвала.  Рядом  с   нашим
помещением находился шкиперский склад. Он почти всегда был закрыт на висячий
замок, и мы к этому привыкли.
     Однажды под утро,  выходя из  типографии, я заметил, что на  шкиперской
нет  замка и дверь  приоткрыта.  "Не взломал  ли кто?"  -  подумалось мне. Я
подошел к двери и, толкнув ее ногой, заглянул в склад... И вот тут  мой слух
уловил этакое, что я испуганно отпрянул назад. Мне показалось, что в глубине
шкиперской  несколько  человек  душат одного,  а  он изворачивается, не дает
зажать себе рта. Из глухого мычания прорывался почти поросячий визг...
     Метнувшись в  типографию, я  позвал  печатника  и, выхватив  из  кобуры
пистолет, вновь вошел в шкиперскую. Из темноты  уже  доносилось предсмертное
хрипение.
     "Сейчас задохнется, - решил я. - Надо спугнуть".
     Выстрелив, я во всю силу легких прокричал:
     - Встать!.. Руки вверх! Стреляю без предупреждения.
     Печатник включил электрический свет.
     И тут я увидел напуганного выстрелом сонного главстаршину Мохначева. Он
сидел на столярном верстаке и, сильно кося левым глазом, с опаской глядел на
меня,
     - Вы что тут делаете? - спросил я у него.
     - Ночую, - ответил Мохначев. - Мне разрешили сюда постель  перенести. А
чего стрельба? Аврал какой, что ли?
     Мне   стало  неловко  за  нелепый   выстрел  и   выкрики.  Оказывается,
контуженного главстаршину  выдворили из кубрика, потому  что  по соседству с
ним  невозможно было  спать. Своим  пугающим  храпом и выкриками во  сне  он
никому не давал покоя.
     -  До войны  даже  носом не сопел, - стал уверять Мохначев. - А вот как
под Петергофом контузило, концерты задаю,  никто рядом уснуть не может. Одни
проклятья слышу. Да и у самого язык  сохнет и пухнет - не провернуть. Теперь
придется глухую жену искать, иначе какая согласится в одной комнате спать?
     - А к врачу обращался?
     -  Обращался. А тому  что?  "Радуйся,  говорит, что  руки,  ноги целы и
голова на месте".
     Мы посочувствовали  главстаршине, но меня не  очень  тронуло его  горе,
больше заинтересовало его участие в боях за Петергоф, поэтому я спросил:
     - В каких частях сражался?
     - В первой морской бригаде. Воевать еще  под Таллинном начали, а  потом
сюда перебросили...
     Спать   Мохначеву,  видно,   расхотелось.   Он  взял   с  полки   пачку
"Беломорканала",  угостил  нас  папиросами,   сам  закурил   и  охотно  стал
рассказывать: