сейчас заметил матроса. 

- Вы почему не в своем отсеке? - набросился на Пашу Глоба. 

- Меня... меня не пустили. Мешаешь, говорят... Бомбы, очевидно, почтой 
одновременно брошенные с двух кораблей, немного тряхнули корпус подводной лодки.
 

- Расстояние до бомбящих миноносцев превышает десять кабельтовых, доложил 
Бордок, - по курсовому сто три и сорок левого борта удаляются быстро! Другие 
шумы не прослушиваются! 

- Видишь, даже удаляются, - возобновил я прерванный разговор. - Ну, а как твой 
снимок, Паша? Взрывы были хорошие! 

- А-а! - махнул он рукой и чуть не разрыдался. - Уронил аппарат за борт... 

- Так ведь ты его на ремне носил! 

- Когда взорвались торпеды, я не помню, что я сделал... Только аппарат вместе с 
футляром упал за борт... 

- Ничего, ничего, это бывает по первому разу, - вмешался Поедайло, 
наклонившийся над журналом записи событий, - потом проходит... 

Кто-то прыснул. Вероятно, этот рассказ рассмешил бы и других, но новые и 
довольно близкие разрывы отвлекли наше внимание от матроса. 

- Охотники! Приблизились неожиданно справа! Сейчас отвернули, удаляются по 
корме! - сообщил Бордок. 

- Здесь у них база, - вслух рассуждал я, - пошли в сторону кормы, значит, они 
тоже бомбят наугад и считают нас где-то сзади... 

Преследование длилось четыре часа. Мы отделались только несколькими разбитыми 
электрическими лампочками - этими первыми жертвами глубинных бомб. 

Оторвавшись от врага, лодка с наступлением утра всплыла в надводное положение, 
и мы увидели густой слой нефти, расплывшейся по поверхности моря. Это было все, 
что осталось от транспортов. 

Так, закончили мы свой последний поход в дни Великой Отечественной войны. 

Вместо послесловия 

После окончания войны прошло много лет. Как-то перед выходом в море я решил 
просмотреть накопившуюся корреспонденцию. 

Но лишь только я сел за стол, как в каюту осторожно, но довольно настойчиво 
кто-то постучал. Затем открылась дверь, и вошел лейтенант в новеньком 
обмундировании. 

- Товарищ капитан первого ранга, - по-детски звонким голосом доложил он, 
лейтенант Василий Федорчук представляется по случаю назначения на должность 
штурмана подводной лодки "Окунь" вверенного вам соединения. 

Что-то в скуластом, обветренном лице молодого лейтенанта показалось мне 
знакомым, но я никак не мог припомнить, где я встречал этого человека. 

И как бы отвечая на мой внимательный взгляд, лейтенант полушепотом подсказал: 

- Васю... помните? 

- Вася! - схватил я лейтенанта за плечи. - Да ты орел!.. Рассказывай, 
немедленно рассказывай о себе! Как учился, где был с тех пор?.. 

- После ухода вашего... нашего экипажа, - запинаясь, начал лейтенант, - на 
второй же день прибыл новый экипаж. Меня снова приютили, и я ходил с ними в 
походы... Однажды меня встретил адмирал Болтунов. Он спросил, кто я и откуда, и 
приказал отправить меня в нахимовское училище. Окончил его. Потом приняли в 
Высшее военно-морское училище - и вот... лейтенант, прислан в ваше распоряжение.
 

- А почему ни разу не давал о себе знать? И тебе не стыдно? Остальные 
"малюточники" все пишут, - хоть изредка, но пишут. 

- Я очень хотел, товарищ капитан первого ранга, но стеснялся. Думал, и без меня 
у вас много дел... Зачем же мешать. Об остальных я тоже кое-что знаю. Вот у 
меня газета сохранилась, - Вася вытащил из кармана и протянул мне тщательно 
сберегаемую газету, - здесь Указ Президиума Верховного Совета СССР... Вот: "За