репатриированные из Финляндии советские пленные были под строжайшей охраной 
перевезены в отдаленные районы: с тех пор их никто не видел. Скорее всего, они 
были ликвидированы{275}. После второй мировой войны все военнопленные были 
осуждены как враги народа и предатели Родины, независимо от того, сдались ли 
они в плен по собственной воле или, как майор П. М. Гаврилов, мужественный 
защитник Брестской крепости, попали в руки врага после тяжелого ранения. Все 
они исчезли в лагерях архипелага ГУЛаг или подверглись другим 
преследованиям{276}. 

Однако советское правительство сочло все же необходимым сделать вид (вероятно, 
с оглядкой на Великобританию и США), что в обращении с военнопленными оно 
придерживается если не Женевской конвенции 1929 года, то хотя бы Гаагской 
конвенции 1907 года{277}. Так, в ответ на инициативу Международного Красного 
Креста (МКК) 27 июня 1941 года Молотов заявил о готовности на основах 
взаимности пойти навстречу предложениям об обмене списками военнопленных{278}. 
1 июля 1941 года Совет Народных Комиссаров СССР издал Положение о военнопленных,
 находящихся в СССР, вполне отвечающее духу Гаагской конвенции{279}. 17 июля 
советское правительство официально сообщило в ноте государству-протектору 
Швеции, что оно считает обязательным соблюдать, на основах взаимности, условия 
Гаагской конвенции{280}. Эти заявления вкупе с расплывчатым заявлением 
Вышинского от 8 августа 1941 года{281} еще и сегодня приводятся в некоторых 
публикациях как доказательства готовности советского правительства "положить в 
основу обращения с военнопленными обеих сторон принципы гуманности"{282}. 

В действительности советская сторона не проявила ни малейших намерений уважать 
международные нормы. Об этом свидетельствует обращение с немецкими пленными, 
которые официально представлялись не иначе как "бандиты" и "звери". Не менее 
95% военнослужащих вермахта, попавших в советский плен в 1941-42 гг., были 
убиты при сдаче в плен или погибли несколько позже{283}. Не имело советское 
правительство и серьезных намерений обеспечить советским пленным условия, 
оговоренные Гаагской конвенцией. С самого начала оно категорически отказалось 
выполнять важнейшие пункты конвенции (обмен списками пленных, доступ в лагеря 
представителей Красного Креста, разрешение на переписку и посылки) и больше к 
этому вопросу не возвращалось. Оно игнорировало все усилия МКК, который, 
ссылаясь на советские заявления, пытался достичь соглашения или хотя бы встречи 
в Москве{284}. (Заметим, что аналогичные попытки предпринимались также во время 
войны с Польшей в 1939 году и советско-финской войны 1939-40 годов и тоже 
безрезультатно.) Уже 9 июля 1941 года МКК сообщил советскому правительству о 
готовности Германии, Финляндии, Венгрии и Румынии обменяться списками 
военнопленных на взаимных началах. 22 июля согласие на это дали также Италия и 
Словакия. 20 августа 1941 года в МКК был передан первый немецкий список 
военнопленных. Аналогичные списки передали МКК и другие страны - Финляндия, 
Италия, Румыния. Списки были доставлены в советское посольство в Анкаре, 
указанное Молотовым в качестве передаточного пункта. Однако советская сторона 
даже не подтвердила их получения, не говоря уже о соблюдении принципа 
взаимности{285}. Именно это обстоятельство дало Гитлеру желанный повод 
задержать назначенную на начало 1942 года передачу списка 500 тысяч советских 
военнопленных, за который отвечали Управление иностранных дел, ОКВ и 
министерство пропаганды{286}. Не понимая упорного молчания советского 
правительства, МКК, в надежде устранить мнимые недоразумения путем устных 
переговоров, пытался через различные каналы, такие как советские посольства в 
Лондоне или Стокгольме, получить согласие на отправку в Москву делегата или 
делегации. Но ответа на неоднократные запросы не последовало{287}. Та же участь 
постигла и предложение МКК об организации посылок советским военнопленным в 
Германии: Советский Союз не отреагировал на запрос из Женевы. Все параллельные 
старания государств-протекторов, нейтральных стран и даже союзников добиться 
соглашения по вопросу о военнопленных не вызывали в Москве ни малейшего отклика.
 В начале 1943 года МКК был вынужден в официальном послании советскому 
правительству напомнить о заявлении Молотова, сделанном 27 июня 1941 года, 
констатируя одновременно, "что МКК с самого начала военных действий практически 
безрезультатно предлагал свои услуги". Но и это ничего не изменило. Об оценке 
СССР работы МКК в годы войны говорит тот факт, что в 1945 году находившаяся в 
Берлине делегация МКК "внезапно" была отстранена от работы и без всяких 
объяснений вывезена в Советский Союз. 

Можно утверждать, что советские солдаты, находившиеся в руках у немцев, попали 
в немилость к своему правительству лишь потому, что позволили себе сдаться в 
плен вместо того, чтобы умереть в бою{288}. И именно эти миллионы 
красноармейцев, которые в силу обстоятельств вольно или невольно отвернулись от 
советского режима и стали, следовательно, потенциальными союзниками немцев, 
были обречены на ужас и страдания лагерной жизни. 

Перенесенные ими лишения можно отчасти объяснить развалом системы транспорта на 
восточном театре военных действий, но этого объяснения, конечно, недостаточно. 
Должны были иметься другие - и очень веские причины. Иначе непонятно, почему 
смерть буквально косила людей именно в лагерях для военнопленных в 
генерал-губернаторстве (в Польше), где не было сколько-нибудь серьезных 
осложнений с транспортом, или даже в лагерях, расположенных в пределах 
рейха{289}. При обсуждении этого вопроса часто ссылаются на то, что Советский 
Союз не признавал ни Гаагскую конвенцию 1907 года, ни Женевскую 1929-го. МКК