офицер РОА обязан щадить мирных жителей, уважать их национальные и религиозные 
чувства, быть великодушным к побежденному противнику. Под редакцией 
генерал-майора Трухина к декабрю 1944 года было разработано положение о 
прохождении службы офицерами и военными чиновниками РОА, о котором мы можем 
судить по отзывам полковников Боярского и Меандрова{82}. Согласно этому 
положению, в военное время при присвоении званий от прапорщика до предложенного 
Боярским звания генерала армии следовало исходить только из достижений данного 
офицера, а не из принципа старшинства по службе, при этом заслуги на фронте 
должны были оцениваться выше, чем в тылу. Следовало различать звание и 
должность и учитывать звания, полученные в Красной армии. Таким образом, методы 
назначения и продвижения офицеров тоже свидетельствуют о своеобразии и 
самостоятельности Освободительной армии. 

До 1944 года назначением и продвижением офицеров занимался Кестринг, немецкий 
генерал добровольческих соединений, и он под собственную ответственность мог 
назначать лишь "соотечественников" (фольксдойчей), то есть в случае СССР - 
выходцев из прибалтийских республик{83}. В отношении летчиков соответствующие 
функции выполнял инспектор по иностранным кадрам Люфтваффе "Восток". Исходя из 
"личных качеств, военных заслуг и политической надежности", офицеру 
присваивалось определенное звание внутри данного добровольческого соединения (в 
большинстве случаев соответствующее его званию в Красной армии), а отдел кадров 
армии или Люфтваффе разрешал ему носить немецкую форму с соответствующими 
знаками различия. После того, как в сентябре 1944 года рейх признал Русское 
освободительное движение, был временно установлен порядок, по которому русские 
подавали представления для офицеров формирующейся РОА генералу добровольческих 
соединений. Наконец, 28 января 1945 года сам Власов получил право как 
главнокомандующий ВС КОНР назначать офицеров в подчиненные ему формирования по 
собственному усмотрению, определять их звание и повышать их{84}. Однако имелись 
некоторые ограничения, свидетельствующие о том, что немцы все еще цеплялись за 
последнюю возможность контроля над Власовым. Например, для продвижения 
генералов - или присвоения генеральского звания - требовалось получить через 
ОКВ согласие начальника Главного управления СС. Как и раньше, кроме данного 
теперь Власову права на присвоение очередного звания была необходима еще и 
санкция на присвоение немецких знаков различия, которые распределял отдел 
кадров армии по поручению генерала добровольческих соединений и отдел кадров 
Люфтваффе по поручению тогдашнего инспектора по восточным кадрам Люфтваффе{85}. 
Это условие, вызванное требованием соблюдения известных правил равенства, 
оставалось в силе лишь до тех пор, пока солдаты РОА носили немецкие знаки 
различия. Русская сторона предпринимала усилия вернуть в Освободительной армии 
русские погоны, введенные еще в 1943 году в тогдашних Восточных войсках, но 
замененные затем немецкими{86}. Заметим, кстати, что это был единственный пункт,
 в котором пожелания русских были созвучны устремлениям Гитлера, 27 января 1945 
года высказавшегося против выдачи власовцам немецкой формы. 

На практике, однако, продвижение офицеров уже тогда производилось исключительно 
так, как того желали русские. Организованная при штабе армии квалификационная 
комиссия под началом майора Демского определяла звание новоприбывших офицеров. 
Назначения младших офицеров производились генерал-майором Трухиным совместно с 
начальником отдела кадров штаба полковником Поздняковым, а вопрос о назначении 
штабных офицеров решался генералом Власовым совместно с Трухиным и Поздняковым. 
У нас нет сведений о возражениях немецкой стороны. Так, например, начальник 
Главного управления СС, обергруппенфюрер Бергер, пытавшийся, как и его 
представитель у Власова оберфюрер СС доктор Крегер, поддержать Освободительное 
движение, в феврале-марте 1945 года безоговорочно согласился на предоставление 
полковникам В. И. Боярскому, С. К. Буняченко, И. Н. Кононову, В. И. Мальцеву, М.
 А. Меандрову, М. М. Шаповалову и Г. А. Звереву звания генерал-майора. Что до 
остальных офицеров, то дружеское взаимопонимание, установившееся между 
полковником Поздняковым и капитаном Унгерманном, ответственным за личные дела в 
штабе генерала добровольческих соединений, служило гарантией доброжелательного 
отношения к запросам русских. 

Заботясь о своем престиже в отношениях с немцами, Власов считал излишним лично 
готовить представления о повышении в должности. Их подписывал начальник отдела 
кадров штаба армии Поздняков. После войны это интерпретировали так, что для 
немцев слово главнокомандующего Власова не имело никакой ценности, они 
прислушивались к мнению другого человека "немецкого агента" в штабе РОА{87}. 
Советская пропаганда, ухватившись за этот довод, попыталась представить 
ненавистного ей своей публицистической и политической деятельностью Позднякова 
орудием СД, гестапо и СС, приписывая ему всевозможные злодеяния. Чтобы 
убедиться в нелепости этих утверждений, из которых следует, что Власов и 
ведущие офицеры Освободительной армии были во власти агента гестапо, достаточно 
лишь взглянуть на служебное положение Позднякова. По службе он был связан со 
штабом генерала добровольческих соединений, но не имел никакого отношения к 
гестапо и СД, и сотрудничество с ними абсолютно исключалось по организационным 
причинам. Об этом писал генерал добровольческих соединений Кестринг, это 
подчеркивал бывший начальник отдела пропаганды вермахта полковник Ганс Мартин, 
уверявший, что хорошо знал Позднякова по прежней работе. Оба они, как и бывший 
адъютант Кестринга ротмистр Хорват фон Биттенфельд (после войны - 
государственный секретарь и начальник канцелярии федерального президента) 
говорят о безукоризненной честности Позднякова, его патриотизме и