не удивительно, что даже в 1973 году информация о Русском освободительном 
движении преподносилась советской общественности в форме отчета об уголовном 
деле. Оба автора, А. В. Тишков и Ф. Титов, старались при этом устранить всякое 
сомнение в законности суда над генералом Власовым и его одиннадцатью 
подельниками, проведенного Военной коллегией Верховного Суда СССР в 1946 году. 
По их заверениям, каждый пункт обвинения, каждый эпизод "преступной 
деятельности обвиняемых" был тщательно изучен в соответствии с 
Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР и подтвержден показаниями свидетелей и 
другими доказательствами. Предварительное следствие длилось 16 месяцев, по делу 
были опрошены 28 основных свидетелей, приняты во внимание показания еще 83 
человек, проведена даже графологическая экспертиза для установления подлинности 
подписей. Материалы следствия составили три объемистых тома{816}. 

Судя по всему, перед нами - тщательно подготовленный и безупречно проведенный 
процесс. Почему же, однако, мы узнаем подробности лишь через 27 лет? И если 
суть дела настолько бесспорна, как убеждают нас советские авторы, то почему 
процесс был абсолютно тайным и на него не допустили хотя бы самый узкий круг 
общественности - как это имело место на аналогичном процессе 
генерал-фельдмаршала фон Вицлебена* в народном суде рейха 7-8 августа 1944 
года? Почему еще и сегодня приходится гадать, кто председательствовал на суде - 
уж не Ульрих ли, генерал-полковник 1остиции, прославившийся показательными 
процессами 30-х годов{817}, кто были заседатели и кто - защитники, если вообще 
таковые имелись, и что они говорили? П. Григоренко в своих мемуарах пишет, что 
сначала, очевидно, было намерение провести открытый суд на манер показательных 
процессов 30-х годов, но "поведение власовцев we испортило"{818}. Сам Власов, 
Трухин и большинство других обвиняемых отказались признать себя виновными в 
измене Родине. Как пишет Григоренко (со слов знакомого офицера, принимавшего 
участие в подготовке процесса): 

Все они - главные руководители движения - заявили, что боролись против 
сталинского террористического режима. Хотели освободить свой народ от этого 
режима. И поэтому они не изменники, а российские патриоты. .. Власов и Трухин 
твердо стояли на неизменной позиции: " Изменником не был и признаваться в ' 
измене не буду. Сталина ненавижу. Считаю его тираном и скажу об этом на суде". 
Не помогли... обещания жизненных благ. Не помогли и... устрашающие рассказы... 
Власов на эти угрозы ответил: "Я знаю. И мне страшно. Но еще страшнее 
оклеветать себя. А муки наши даром не пропадут. Придет время и народ добрым 
словом нас помянет". Трухин повторил то же самое. 

Очевидно, именно этой твердой позицией Власова и остальных руководителей 
РОА{819} объясняется закрытость и поспешность заседания Военной коллегии 
Верховного Суда СССР, которое началось за закрытыми дверями 30 июля 1946 года и 
закончилось 1 августа смертным приговором всем двенадцати обвиняемым. В тот же 
день генерал Власов и его соратники были повешены во внутреннем дворе Таганской 
тюрьмы в Москве{820}. 

Тишков и Титов не дают никаких объяснений по этому поводу, однако признают, что 
публикация подробностей процесса, проведенного почти 30 лет назад, преследует 
политические цели{821}. Они несколько раз подчеркивают, что "судебный процесс 
сорвал маски "идейных борцов" с лица предателей, вскрыл истинные причины и 
мотивы их преступления". Чтобы окончательно убедить советскую общественность в 
преступном характере власовского движения, они приводят скрываемые до тех пор 
факты. Впрочем, ничего другого им не остается - ведь они тут же утверждают, что 
Власов "совершил особо опасные государственные и военные преступления против 
СССР". Из статей Тишкова и Титова можно составить представление, что же именно 
инкриминировали Власову: активную контрреволюционную и антисоветскую 
деятельность возглавляемого им КОНР и создание армии для вооруженной борьбы с 
советской властью, армии, которая, хотя и ненадолго, все же действительно 
вступила в бои с Красной армией. Власов обвиняется в преступных действиях 
однако Тишков и Титов пишут исключительно об его политической и военной 
деятельности. Эта противоречивость заставляет лишний раз сопоставить советские 
обвинения с тем, что в действительности представляло собой Русское 
освободительное движение. 

Главным в этой связи является вопрос о целях власовского движения и об основах, 
на которых оно собиралось создать новую Россию. Ответ мы найдем в политической 
программе Пражского манифеста. Показательно, что официальная советская версия 
не вдается в содержание этого документа от 14 ноября 1944 года, ограничиваясь 
несколькими уничижительными сентенциями общего плана. Читателю сообщается, что 
Манифест являет собой "отвратительный гибрид власовщины и белогвардейщины", 
"удивительную смесь национал-социализма... черносотенных лозунгов, близких по 
духу лозунгам недоброй памяти "Союза Михаила архангела", и программы 
белоэмигрантского НТС". Это - "гитлеровский документ", "гнусный документ" 
(потому, очевидно, что в нем речь идет о "новой России, без большевиков и 
капиталистов"){822}. Однако следует отдать должное авторам: они по крайней мере 
намекают на то, что больше всего возмущает их в Манифесте, - требование 
восстановления частной собственности, особенно на землю, а также требование 
прекращения классовой борьбы. На самом деле Манифест этим не ограничивался: его 
программа состояла из 14 пунктов, и осуществление программы заложило бы прочную 
основу для современного правового государства{823}.