признать, что план был разработан достаточно детально и вполне реалистично.

Городские разведчики отряда за несколько недель тщательного наблюдения успели 
хорошо изучить распорядок дня и привычки правительственного президента. Генерал 
Даргель жил на той же улице – Шлоссштрассе, – где располагался и 
рейхскомиссариат. Его красивый двухэтажный особняк за № 18 отделяли от зданий 
РКУ какие-нибудь триста-четыреста метров. Как правило, генерал ездил по городу 
с большой скоростью в длинном черном «опель-адмирале» с номерным знаком «Р-4», 
но обедать домой ходил всегда пешком, для моциона, и ровно в два тридцать. 
(«Хоть часы по нему проверяй», – рассказывали разведчики.)

Разумеется, в отличие от рядовых служащих Даргель не просто шел домой наскоро 
поесть. Его прогулка сопровождалась определенным ритуалом. Вначале на улице 
появлялись личные телохранители генерала: жандармский фельдфебель и гестаповец 
в штатском. Охранники внимательно и придирчиво проглядывали Шлоссштрассе, 
выверяя, нет ли на ней подозрительных лиц. Убедившись, что все в порядке, 
гестаповец возвращался обратно к РКУ, докладывал, и лишь тогда из ворот выходил 
Даргель, поворачивал направо и шел к своему дому, неторопливо, размеренным 
шагом, не обращая внимания на почтительные приветствия прохожих.

Следом за генералом – в двух шагах – всегда шествовал его адъютант, майор с 
ярко-красной кожаной папкой в руке. Это была вполне достаточная примета, к тому 
же Кузнецов лично видел однажды Даргеля (весной, на параде по случаю дня 
рождения Гитлера, когда тот выступал на митинге вместо отсутствовавшего Коха) и 
был уверен, что сумеет опознать его в лицо.

Уничтожить Даргеля командование поручило Кузнецову, Николаю Струтинскому и 
Ивану Калинину, Струтинский уже не раз бывал в Ровно в форме немецкого солдата, 
хорошо изучил расположение улиц, к тому же умел превосходно водить машину, как 
разведчик был смел и решителен. Бывшего военнопленного Ивана Калинина включили 
в число участников операции потому, что только он мог достать необходимый для 
этого автомобиль. Дело в том, что Калинин, давно уже сотрудничавший с 
разведчиками и, разумеется, не раз проверенный, работал личным шофером 
ровенского гебитскомиссара доктора Беера и имел свободный доступ в гараж. 
Господин гебитскомиссар, конечно, и не подозревал, с какой целью был 
заимствован 20 сентября 1943 года его светло-коричневый «опель» с номерным 
знаком РКУ.

К операции, получившей кодированное название «Дар», Кузнецов готовился 
тщательно и хладнокровно. В успехе ее он был уверен, не сомневался и в том, что 
ему и его товарищам удастся благополучно уйти от погони.

Но все же он оставил в штабе отряда письмо в запечатанном конверте, которое 
просил вскрыть только в случае его гибели.

Вот что писал Николай Иванович Кузнецов, еще не зная, что ему придется 
совершить:

«25 августа 1942 г. в 24 часа 05 мин. я опустился с неба на парашюте, чтобы 
мстить беспощадно за кровь и слезы наших матерей и братьев, стонущих под ярмом 
германских оккупантов.

Одиннадцать месяцев я изучал врага, пользуясь мундиром германского офицера, 
пробирался в самое логово сатрапа – германского тирана на Украине Эриха Коха.

Теперь я перехожу к действиям.

Я люблю жизнь, я еще очень молод. Но если для Родины, которую я люблю, как свою 
родную мать, нужно пожертвовать жизнью, я сделаю это. Пусть знают фашисты, на 
что способен русский патриот и большевик. Пусть знают, что невозможно покорить 
наш народ, как невозможно погасить солнце.

Пусть я умру, но в памяти моего народа патриоты бессмертны.

«Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым 
примером, призывом гордым к свободе, к свету!»

Это мое любимое произведение Горького. Пусть чаще читает его наша молодежь…

Ваш Кузнецов».



…Кузнецов понимал, что ждать выхода Даргеля непосредственно на Шлоссштрассе 
слишком рискованно, поэтому он поставил машину в переулке с таким расчетом, 
чтобы видеть ворота рейхскомиссариата.

Предварительная информация оказалась точной: около половины третьего весь путь 
от РКУ до особняка Даргеля осмотрели охранники, а ровно в два тридцать (ни 
минутой раньше, ни минутой позже) из ворот рейхскомиссариата вышел подтянутый