Да, можно не сомневаться, что Кузнецов пошел бы на геройское самопожертвование, 
если бы оказался на приеме у Коха вторично. Но другого такого случая не 
представилось…

Отказ от принятого заранее плана, мгновенное переключение в связи с 
изменившейся неожиданно обстановкой всегда самый опасный момент в работе 
разведчика. Тот самый, когда он может себя выдать. Причем не только губительной 
поспешностью – иногда оказывается вполне достаточным, чтобы дрогнул голос или 
мелькнуло в глазах разочарование. И Кузнецов должен был вести себя сообразно 
своей роли скромного армейского офицера, удостоенного чести быть принятым самим 
рейхскомиссаром, оставаясь в то же время советским разведчиком.

…Поначалу Кох был хмур, говорил сухо и раздраженно. Выбор Зиберта ему явно не 
нравился.

– Никак не могу одобрить, обер-лейтенант, вашего намерения, – говорил 
рейхскомиссар. – Вы кадровый офицер германской армии, а связались с какой-то 
местной девицей весьма сомнительного происхождения.

Обер-лейтенант почтительно возражал:

– Это не совсем так, господин рейхскомиссар. Фрейлен Валентина Довгер – 
чистокровная немка. Ее покойный отец был человеком, преданным фюреру и великой 
Германии, имел большие заслуги перед рейхом. Именно за это его, к общему 
сожалению и горю девушки, убили партизаны. Я знал его лично, видел 
соответствующие документы, которые также, к сожалению, погибли во время пожара.

Кох немного смягчился. В настроении его неизвестно почему наступил перелом, и 
он постепенно втянулся в разговор с обер-лейтенантом, словно забыв, что в 
приемной ждут своей очереди несколько генералов и ответственных чинов. И задал 
вдруг вопрос, ответ на который разом повернул его симпатии к скромному 
посетителю.

– Где вы родились, Зиберт?

– В Восточной Пруссии, господин рейхскомиссар.

– В Восточной Пруссии? Приятно слышать. Значит, мы с вами земляки, это мое гау. 
Ну, ладно, ладно. – Кох снисходительно помахал рукой. Он подтянул к себе 
поближе ходатайство и черкнул на нем несколько строк: распоряжение об отправке 
в Германию Валентины Довгер отменить, зачислить ее канцеляристом-машинисткой в 
хозяйственный отдел рейхскомиссариата.

Видимо, земляк, к тому же почтительный и, судя по крестам, боевой фронтовик, 
прочно снискал расположение рейхскомиссара. Зиберт ждал теперь только одного: 
знака, что аудиенция закончена. В глубине души он еще не потерял надежды, что, 
быть может, ему удастся выхватить оружие, когда придется встать, чтобы покинуть 
кабинет. Но Кох пока что не собирался отпускать обер-лейтенанта. Говорил он 
теперь вполне добродушно, угостил Зиберта египетскими сигаретами, даже протянул 
в подарок целую нераспечатанную коробку, достав ее из ящика стола.

Кох продолжал задавать вопросы:

– За что получили «Железные кресты»?

– Первый – за поход во Францию, второй – в России.

– Что вы делаете сейчас?

– После ранения временно служу в «Виршафтскоммандо», господин рейхскомиссар. 
Жду возвращения на фронт, к своим солдатам.

– А где сейчас ваша часть?

– Под Курском, господин рейхскомиссар.

– Под Курском? Фюрер готовит большевикам сюрприз как раз в этом районе! Мы 
нанесем русским такой удар, который переломит Ивану хребет.

Кузнецов вздрогнул от неожиданности – это не было опасным, но точно так же не 
только мог, должен был бы отреагировать и обер-лейтенант Зиберт. Может быть, он 
ослышался? Нет, не ослышался. Сам рейхскомиссар Украины и гаулейтер Восточной 
Пруссии в случайном разговоре с рядовым офицером разгласил военную тайну о 
намечаемой гитлеровцами важной наступательной операции.

А рейхскомиссар продолжал говорить. И снова – о важном.

– Вы имели дело с русскими танками, обер-лейтенант?

– К сожалению, имел. И должен признать, что их тридцатьчетверки очень опасны.