соединений в смысле их состава, подготов -ки и т.д. Было бы хорошо, если бы мы 
могли их предварительно по -лучить и показать фюреру. В данное время они 
прорабатываются у вас в организационном отделе.
    ФЮРЕР. Может быть, с помощью сегодняшней стенограммы, сегодня я излагал мои 
мысли письменно. Ламмерс еще раз просмот -рит материал и на основе его составит 
проект решения.
    Впрочем, вы могли бы еще кое-что сделать. Мы можем ей -деть, как 
развертывается история. При известных обстоятель -ствах было бы также возможно 
еще раз собрать часть наших высших командиров, чтобы я мог им сказать лично.
    ШМУНДТ. Это было бы чудесно.
    КЕЙТЕЛЬ. Это было бы очень хорошо. А получается маленький самообман. Люди 
надеются получить разгрузку (За счет кого? За счет Власова? Больше вроде не за 
кого. — В.Ф.), а не знают, какое беспокойство они сами себе создают, какую вонь 
они заводят у себя в тулупе». (Опять про Власова? — В.Ф.)
    О чем, собственно, это многочасовое специальное толковище в узком — уже 
некуда — кругу, в горах Заль-цбурга, на котором незримо присутствовал и Андрей 
Власов? О том, как избавиться от Власова. О том, как хотя бы уберечься от 
Власова. О том, как хотя бы нейтрализовать Власова. Однако никто из 
совещавшихся не знает толком, как это сделать. Хорош предатель Власов! Хорош 
пособник фашистов и Гитлера генерал Власов! Вчитайтесь еще раз в то, что и как 
говорит Гитлер, косвенно или впрямую, о Власове. Гитлер просто в страхе от 
этого «фашистского пособника»! Гитлер не знает, как от него избавиться или хотя 
бы приглушить, уменьшить его растущее влияние, и Гитлер это чувствует своим 
звериным чутьем, какую-то большую опасность со стороны «русского генерала» для 
него лично, для фронта и Германии в целом. Здесь надо отдать должное чутью и 
проницательности Гитлера — но не более того.
    
    Власов своим пребыванием в Берлине припер Гитлера к какой-то невидимой 
стенке. Гитлер понимает, что генерал Власов — это ловушка. Что рано или поздно, 
но она обязательно захлопнется. Но понимает Гитлер и другое — не может он, не в 
его это силах «остановить Власова» как русскую силу, как русский рок, как 
русский ум и свою судьбу. И Гитлер ничего более умного не может придумать, как 
приказать «тащить и не пущать» — запрещает пускать Власова в тыловые районы, на 
оккупированные территории. Поите, кормите русского генерала за счет вермахта и 
СС, но только на пушечный выстрел не подпускайте его к русским. Никаких войск 
ему не давать, формирований самостоятельных русских не создавать, вообще всех 
русских бы — «к комиссару по углю», всех туда, поглубже в шахту.
    Стенограмма совещания, на котором Гитлер перед Власовым показал свою полную 
беспомощность, была зачем-то разослана всем командующим группами армий и 
соединений. Надо полагать, что этой стенограммой Гитлер успокоил себя и других, 
что он, мол, окончательно определил судьбу Власова, власовцев и всей РОА, 
навсегда закрыл эту проблему.
    Штрикфельдт приводит слова, которые сказал Власов, когда узнал о решении 
Гитлера на том совещании:
    «Я всегда уважал германского офицера, насколько я его знал, — за его 
рыцарство и товарищество, за его знание дела и за его мужество. Но эти люди 
отступили перед лицом грубой силы; они пошли на моральное поражение, чтобы 
избежать физического уничтожения. Я тоже так делал! Здесь то же, что и в нашей 
стране, — моральные ценности попираются силой. Я вижу, как подходит час 
разгрома Германии. Тогда поднимутся «унтерменши» и будут мстить. От этого я 
хотел вас предохранить... Я знаю, что будут разные оценки нашей борьбы. Мы 
решились на
    
большую игру. Кто однажды уловил зов свободы, никогда уже не сможет забыть его 
и должен ему следовать, что бы ни ожидало его. Но если ваш «фюрер» думает, что 
я соглашусь быть игрушкой в его захватнических планах, то он ошибается. Я пойду 
в лагерь военнопленных, в их нужду, к своим людям, которым я так и не смог 
помочь».
   Нет слов, умилительно слышать, как Андрей Власов рассыпается в комплиментах 
по адресу «германского офицера», помня и зная его еще со времен боев под 
Льво-вом и Киевом, в Подмосковье и на Волховском фронте. Но есть в его словах и 
нечто: «...эти люди отступили перед лицом грубой силы». Кого имеет в виду 
Власов? Людей вермахта. На том совещании были только они. И Власов сделал 
вывод: на людей вермахта больше нельзя делать ставку и тратить на них время — у 
них, «перед лицом грубой силы» Гитлера, кишка тонка.
   Все знающий Штрикфельдт «подслушал» и разговор Власова с Трухиным и Зыковым, 
якобы Власов сообщил им о своем решении вернуться в лагерь военнопленных. «Оба, 
в особенности Зыков, пытались уговорить его отложить свое решение. Зыков 
сказал:
   «Ведь мы русские (Зыков не был русским, он был еврей. Это уточнение нужно 
для того, чтобы, прочитав до конца доводы и рассуждения Зыкова, окончательно не 
поверить, будто он был предателем, а не человеком ГРУ. — В.Ф.)...» Итак: «Ведь 
мы русские заговорщики, а не немцы. Нам должно быть безразлично, что о нас 
думают немцы. Мы верим, что служим народу с чистым сердцем и чистыми руками. 
Вопреки Сталину и вопреки Гитлеру! Наша вина, как сказал генерал Малышкин, 
заключается в нашем стремлении к свободе. Если вы теперь выпустите из рук 
поводья, на наше место придут соглашатели. Это было бы концом борьбы за свободу 
русского народа. Оставьте иллюзии, Андрей Андреевич! Есть и
   
среди русских нацисты еще большие, чем немецкие национал-социалисты. Они только