- По этому поводу я и приехал. Обстановка меняется. Директива о переходе к 
жесткой 
обороне должна дезориентировать противника. Пусть он считает, что раз мы 
укрепляем 
оборону, то, значит, наступать не собираемся. Но труд наш не пропадет, 
инженерные 
сооружения послужат исходными позициями для наступления. Или укрытиями на 
случай, 
если противник, упреждая наше наступление, проведет артиллерийскую 
контрподготовку. 
Будем наступать. Но пока об этом никто не должен знать, [189] кроме вас, члена 
Военного совета и начальника штаба армии. 
- Армия в феврале пыталась наступать на Витебск, - напомнил Берзарин. - Однако 
дивизии генерала Гольвитцера хорошо использовали пересеченную местность и 
вынудили 
нас перейти к обороне. Витебск брать в лоб нецелесообразно. Войска понесли 
тогда 
слишком большие потери. 
- Наша задача - отыскать слабые места в системе обороны противника, умело 
сосредоточить силы на главном направлении. А что касается Гольвитцера, то мы 
его 
избаловали - мало били. 
- Не так-то просто его бить... 
По тону, каким были сказаны эти слова, Иван Данилович понял, что Берзарина 
тревожат 
сомнения, связанные с прошлыми неудачами. В этом откровенном разговоре 
Черняховский все же почувствовал некоторую скованность Берзарина, и это 
беспокоило 
его. Он хорошо помнил их прежние встречи, то доверие и поддержку, которые так 
щедро 
оказывал ему Берзарин в трудную пору первых лет войны. 
Ставка и Генеральный штаб придавали важное значение Белорусской операции не 
только 
потому, что группа армий "Центр" угрожала войскам правого крыла 1-го 
Украинского 
фронта, - от успеха в Белоруссии зависел успех всей летней кампании в целом. 
Командование и штаб 3-го Белорусского фронта предпринимали все меры для 
успешной 
подготовки операции. Черняховский с группой генералов и офицеров совершал 
инспекционную поездку, проверяя боевую готовность войск. Поздно вечером должен 
был 
вернуться, его ждали начальник штаба, командующие родами войск и начальники 
управлений, чтобы согласовать основные вопросы планирования предстоящей 
операции. 
По Витебскому шоссе, уже скрытому тьмой, мчались пять легковых машин. В первой 
- 
Черняховский и неразлучный с ним порученец Комаров, теперь уже подполковник. 
Иван 
Данилович молчал, о чем-то сосредоточенно думал. Лишь гул мотора 
приближающегося 
самолета отвлек его. 
- Встречным курсом самолет! - доложил Комаров. 
- На всякий случай сверните! - приказал Черняховский водителю. 
Едва машина успела съехать с шоссе, как правее, метрах в пятидесяти, раздался 
оглушительный взрыв. Машину Черняховского отбросило в одну сторону, машину 
Макарова - в другую. Следовавшие позади автомобили не пострадали. Все выскочили 
из 
них, залегли по сторонам шоссе. Макаров увидел, что автомобиль Черняховского 
опрокинут вверх колесами, 
- К машине! 
Снова послышался рокот; ночной бомбардировщик делал второй заход. 
- В укрытие! - крикнул кто-то. 
Но Макаров и несколько человек с ним, не обращая внимания на нарастающий гул 
бомбардировщика, поставили машину на колеса, открыли заклинившуюся дверцу. В 
этот 
момент неподалеку взорвалась вторая бомба, на мгновение осветив все вокруг. 
Макаров 
увидел на лице командующего кровь: было повреждено веко правого глаза. Быстро 
забинтовали Черняховскому голову. Тем временем расчету счетверенных пулеметов 
на 
бронетранспортере удалось отогнать фашистский бомбардировщик. 
- В ближайший медсанбат! - приказал Макаров водителю, усадив командующего в 
свою машину. 
- Василий Емельянович, нас ждут на КП. Может, доедем? - попробовал возразить 
Черняховский. 
Но Макаров настоял на своем. 
В медсанбате хирург извлек из рассеченного века маленький осколок, наложил на 
глаз 
повязку. Затем он аккуратно завернул осколочек металла в бумажку и протянул 
Черняховскому.