наступательной операции на фронте 400—450 км, с 
главным ударом на фронте 100—150 км, ему требуется  «стрелковых дивизий порядка 
85—100 дивизий, 4—5 механизированных корпуса, 2—3 кавалерийских корпуса». Это 
свыше 1,9 млн. человек даже без артиллерийских, инженерных, транспортных, 
тыловых и прочих соединений и частей армейского и фронтового подчинения. 
Сравним: 22 июня 1941 года в сухопутные силы Германии на Восточном фронте, 
протяжённостью свыше 3000 км, входило всего 85 пехотных дивизий, а все эти силы 
составляли 3,3 млн. человек. Но немцы наступали до осени 1942 г. – до Кавказа! 
В ходе войны никогда ни один фронт ни в одной операции не имел плотности войск, 
запрошенной Жуковым.
 Ещё. Из доклада Г. К. Жукова следует, что ударная армия должна сосредоточить 
на  «участке главного удара шириною 25—30 км … около 200 000 людей, 1500—2000 
орудий, массу танков». Т. е. 7 человек на погонный метр фронта. С такой 
плотностью, надо сказать, и затоптать противника не сложно.
 Не мудрено, что и после войны материалы этого Совещания оставались секретными 
– слишком много вопросов они оставляют о профессиональной компетенции наших 
генералов.
  Взгляд на последний удар. Судя по многим факторам, последний удар в бою 
согласно советской военной мысли до– и военной поры, наносился штыком. Пехота 
должна была сблизиться с противником до расстояния штыкового удара и поставить 
точку в бою рукопашной схваткой. Четырёхгранный штык, который для других целей 
невозможно применить, был неотъемлемой частью винтовки Мосина – основного 
оружия советской пехоты. В 1943 году её модернизировали в карабин, но штык 
оставили, причём несъёмным. Даже автомат Калашникова 1947 года без штыка не 
мыслится. Штыковому бою учили пехоту и до войны и всю войну. А у кавалерии 
шашка являлась обязательной для солдата – и кавалерия должна была последнюю 
точку в бою ставить холодным оружием.
 У немцев к винтовке тоже полагался штык – ножевидный. (Кстати, после войны он 
очень ценился на советских мясокомбинатах – благодаря хорошей затачиваемости 
его ценили обваловщики, срезавшие мясо с костей). Но на фотографиях той войны 
нельзя увидеть немецкого солдата с винтовкой с примкнутым штыком. Штык носился 
только на поясе или на чехле лопатки. Связано это с тем, что немецкую пехоту 
штыковому и рукопашному бою не учили вовсе. Немецкие генералы от него начисто 
отказались. Соответственно из немецких кавалерийской дивизии и эскадронов (в 
составе разведбатальонов пехотных дивизий) были изъяты пики и палаши. Почему?
 Думаю потому, что для нас атака – это был захват рубежа, а для немцев рубеж 
сам по себе не имел значения – им требовалось только уничтожение противника. В 
рукопашной схватке вероятность гибели своего солдата – 50 %. Для немцев такая 
цифра была недопустима. И последнюю точку в бою они ставили только огнём и с 
расстояния, при котором гибель своего солдата была минимально вероятной.
 Соответственно немецкие генералы разрабатывали тактику и оружие пехоты так, 
чтобы иметь возможность поразить огнём противника везде, в любом укрытии без 
рукопашного боя. Нашим генералам, при наличии штыка-молодца, это, по-видимому, 
казалось излишеством.

 Есть над чем думать

 Видите ли, когда мы разбираемся почему наша авиация уступала немецкой, видим 
те проблемы, которые были в стране с производством авиамоторов, то это всё же 
объективная, не зависящая от тогдашних наших предков, причина. В 1913 г., к 
примеру, царские ВУЗы подготовили всего 1821 инженера абсолютно всех 
специальностей. Это был настолько низкий старт, что как потом большевики не 
торопились, а к финишу успеть было нельзя – нельзя было достигнуть высокого 
уровня во всех отраслях науки и техники.
 Но то, что я обсуждал выше, касается не уровня техники как такового, а 
разумного выбора её генералами, и разумного применения её в бою. Генералы-то в 
России всегда были. Причина не в низком уровне боевой техники, а в хронически 
низком уровне генеральского профессионализма в мирное время. А отсюда и 
пренебрежение тактикой, и отсутствие радиосвязи и т. д.
 Между прочим, А. П. Паршев, оценивая состояние нынешних российских офицеров, 
сделал вывод, что и они (в среднем, разумеется) органически не любят оружия. 
Это правильно, но думаю, что это всего лишь следствие. А причина в том, что 
среднее российское офицерство и генеральство хронически не любит войну – дело, 
которому они взялись служить. Они любят деньги, почёт, должности, пенсию, но не 
военное дело.
 Русский народ, который веками больше воевал, чем строил, войну вправе 
ненавидеть, есть основания. Но русская армия обязана любить войну, ибо только 
любящая войну армия является надёжной гарантией мира. (Враги, в виду такой 
армии, просто побояться тронуть Россию). На кой чёрт нам в армии пацифисты, 
почему мы обязаны их держать на своей шее?
 И ведь та война – это не исключение. Возьмите русско-японскую войну.
 На начало века было отработано три типа артиллерийских снарядов. Они 
представляли собой цилиндр с конусной головной частью. Наиболее дешёвым была 
осколочная граната – толстостенный цилиндр с небольшим количеством взрывчатки и 
латунным взрывателем мгновенного ударного действия. Далее шла бомба или 
фугасный снаряд – такой же стальной цилиндр, но тонкостенный с примерно двойным 
количеством взрывчатки и латунным взрывателем, срабатывающим при полной 
остановке снаряда.
 Самым дорогим