| |
рабочему, выглядело тогда удивительно. Спросив затем о моей фамилии, он
улыбнулся и сообщил, что слышал обо мне от Льва Яковлевича. Польщенный, я
показал Збарскому все, что мог. Тогда инженер пожелал выяснить, где труднее
всего запаивать отверстия при повреждении аппаратуры. Говорю: вот там, в
канифольном аппарате, где висят \16\ медные змеевики. Он попросил научить
его паять их. Полезли мы внутрь, расположились, начал я объяснять, а он,
оказывается, все знает, да еще и сам добавляет. Я даже рассердился: зачем же
было залезать сюда? Тут он снова улыбнулся и сказал, что хотел передать мне
личный привет от Льва Яковлевича. Я еле удержался от смеха, чтобы не обидеть
приезжего. Но позднее я все же посмеялся, уже вместе со Збарским. Однажды в
середине 20-х годов сидел я в президиуме торжественного заседания, а рядом
оказался "господин инженер из Москвы". Борис Ильич сразу узнал меня, обнял,
расцеловал, а потом долго вспоминал, как мы паяли змеевики.
Борис Ильич Збарский был известным специалистом еще до революции. Он
работал биохимиком в Московском университете, а также изучал технологию
производства метилового спирта и других продуктов сухой перегонки дерева.
Как раз эти исследования и привели его в Судогду, на наш заводик. В 1924
году он вместе с профессором В. П. Воробьевым бальзамировал тело Владимира
Ильича Ленина и длительное время затем возглавлял лабораторию при Мавзолее
Ленина. Он руководил потом работой многих научно-исследовательских
институтов, был лауреатом Государственной премии. В моей памяти он
сохранился как человек отзывчивой души и с большим чувством юмора.
В 1916 году, во время одного из своих приездов, Л. Я. Карпов сообщил,
что вскоре мне придется покинуть Судогду и вернуться в Москву. "Нет ли у
меня возражений?" - спросил он. Я ни о чем не спрашивал и дал согласие.
Вскоре по вызову Карпова уехал Снегирев, а через некоторое время
администрация предприятия сообщила, что мне надлежит по делам службы отбыть
в главную контору Товарищества, откуда пришел вызов. В Москве меня встретил
Снегирев и устроил временно на Ольгинский химический завод. Впервые мы
побеседовали тогда более откровенно, чем раньше. В присутствии Микова Яков
Вениаминович сказал, что ко мне присмотрелись, что я внушаю доверие, и пора
мне активнее действовать и прямо включаться в борьбу за лучшую участь
рабочего класса. Я ответил, что готов. После этого Снегирев сообщил, что Л.
Я. Карпов работает сейчас директором Бондюжского завода на Каме, возле
пристани Тихие Горы, и хочет, чтобы я приехал туда.
Но осуществить поездку не удалось, так как меня должны были взять на
войну. На фронте дела шли неважно, немцы и австрийцы продвинулись далеко на
восток, призывная \17\ метла подметала тылы все энергичнее. Бондюжский завод
не давал отсрочки от призыва, и мне пришлось возвратиться в Судогду.
Знакомясь уже после революции с биографией Л. Я. Карпова, я узнал, что он
вел в Тихих Горах большевистский кружок. И мне приятно сейчас думать, что
Лев Яковлевич, быть может, видел там мое место.
ПОД КРАСНЫМ ФЛАГОМ
Крах самодержавия. - Бурлящая провинция. - В большевистской ячейке. -
Памятный май. - Становлюсь красногвардейцем. - Пришел Октябрь. - Первые шаги
военкома.
Главным поставщиком новостей во Владимирской губернии считалась газета
"Старый владимирец". Она содержала сведения, несколько отличавшиеся от
обычных, официальных. Это объяснялось тем, что ее издатели, связанные с
партией кадетов, могли получать новости непосредственно из Питера и Москвы.
Оторванные в своем лесном углу от российских центров и не всегда имея
возможность побывать даже во Владимире, жители Судогды с нетерпением ожидали
свежие газеты. Всех волновало, что происходит в столице. А судя по
отрывочным сообщениям, надвигались грозные события. Газеты глухо писали о
беспорядках и выстрелах на улицах в Петрограде, об ожидаемых переменах.
Ходили всевозможные слухи о генералах-изменниках, о том, что царица продает
Россию немцам. Большое оживление вызвало известие Об убийстве в конце 1916
года сибирского конокрада Г. Распутина, пользовавшегося неограниченным
расположением царицы и распоряжавшегося в стране, как в своей вотчине.
Особенно участились газетные сообщения о волнениях в конце февраля 1917
года.
Приезжают к нам на завод из Владимира двое служащих. Спрашиваем их, что
происходит в городе. Они рассказывают, что губернатор Крейтон официально
объявил о необходимости соблюдать полное спокойствие, пресекать всяческие
слухи. Он заявил, что, по имеющимся у него сведениям, разговоры о каких-то
переменах в государственном строе беспочвенны. Но этому никто не верит.
Горожане оживились. \18\
Местные политические деятели суетятся, собираются группами, устраивают
какие-то совещания. "А как там рабочие?" - поинтересовался я. Они пожали
плечами (скорее всего, не захотели отвечать человеку, который сам был
рабочим). Впрочем, в этом отношении губернский город был не показателен.
Являясь чисто административным цен гром, он по накалу политических
выступлений сильно отставал от Иваново-Вознесенска с его 60 тысячами
пролетариев, от Шуи, Коврова, Гуся и других фабрично-заводских городов и
поселков. Было тогда во Владимире рабочих всего сотни четыре.
Прошло еще несколько дней. Активизировались пролетарии Александрова,
Коврова, Шуи, Орехова. В этих городах в самом конце февраля прошли
демонстрации под красными флагами. Очевидцы рассказывали, что никто по
|
|
