все волнует, до всего есть дело. Но попомни мои слова: ко второй командировке 
ты будешь много тяжелее на подъем, появятся проблемы— вещи, дети, то да се, в 
третью тебя уже будут выталкивать ногами, а ты будешь изо всех сил 
сопротивляться». Не скажу, что все получилось по этой схеме, но в целом 
замечание Ивана Васильевича было очень метким.
    Как это ни удивительно, я помню абсолютно всех сотрудников отдела, 
работавших в нем в пору моего появления на службе. Первые впечатления были 
настолько глубокими, что крепко отложились в памяти. Впоследствии дело уже 
обстояло по-другому...
    
    Ушедшие друзья
    
    1 сентября 1947 года начался мой первый учебный год на арабском отделении 
Московского института востоковедения, который находился в Сокольниках, в 
Ростокинском проезде.
    Здание института казалось большим, светлым и относительно новым. Построено 
оно было специально для Московского института истории, философии и литературы, 
который просуществовал с 1931 по 1941 год. Здесь приобретали гуманитарные 
знания люди, которые впоследствии составили ядро советской партийной и научной 
элиты. Позднее этот институт слился с МГУ, а здание было отдано востоковедам.
    Недавно я проезжал мимо него и с грустью разглядел за разросшимися 
деревьями какое-то захудалое строение. Здание обветшало, почернело и уже не 
вызывало тех радостных эмоций, как в далекие послевоенные годы.
    В нашей арабской группе было 16 человек, в том числе только что окончившие 
школу четыре девочки — одна из них стала на втором курсе моей женой. А из 12 
ребят 11 недавно демобилизовались из армии после участия в Великой 
Отечественной войне. Все они носили шинели, сапоги, гимнастерки, кителя, 
брюки-галифе, некоторые даже продолжали щеголять в армейских фуражках.
    Каждый заслуживает отдельного очерка, но я хочу рассказать об одном из тех, 
кто после окончания института попал, как и я, на работу в разведку и остался в 
ней до конца.
    Из нашей команды бывших фронтовиков своей подтянутостью, стройностью и 
молодцеватостью выделялся Саша Оганьянц, недавний старший лейтенант, командир 
батареи знаменитых «катюш». Офицерская форма сидела на нем ве-
22
ликолепно, и к тому же ее украшал орден Отечественной войны, который он носил с 
гордостью и видимым удовольствием.
    С Сашей мы вместе проучились пять лет в институте, год — в 101-й Высшей 
разведывательной школе, попали в один и тот же восточный отдел Первого главного 
управления КГБ и почти одновременно оказались на работе «в поле», в одной из 
важнейших в то время резидентур — в Египте.
    Отношения СССР с арабским миром в тот период бурно развивались, открывались 
новые посольства и резидентуры, и Сашу прямо из Египта перевели резидентом в 
королевский Йемен. Впоследствии он побывал в качестве резидента также в 
Иордании и в Южном Йемене.
    То, что он уже в начале своей оперативной деятельности стал резидентом, 
говорит само за себя. Резидент в разведке — это главная должность, достичь 
которой удается далеко не каждому. Куда легче стать каким-нибудь начальником в 
Центре.
    Одним из свидетельств политической дальновидности Оганьянца является его 
оценка тогда еще молодого иорданского короля Хусейна как опытного, мудрого и 
рационального политика. Такие суждения Саша высказывал в своих телеграммах в то 
время, когда у нас бытовало пренебрежительное отношение к этому монарху, его 
считали марионеткой и чуть ли не платным агентом Вашингтона и Лондона.
    Мой друг оказался прав. Со временем короля Хусейна стали уважать и в Москве.
 Он умело выходил из самых затруднительных и даже отчаянных ситуаций и, вступив 
в 17-летнем возрасте на престол в 1952 году, сохраняет власть до сих пор. Мне 
не приходилось встречаться с королем Хусейном, но я был знаком с его первой 
женой, королевой Диной. К сожалению, развить знакомство с этой милой, 
симпатичной и образованной дамой в интересах советской внешней политики не 
удалось.
    На протяжении всего нашего знакомства и многолетней дружбы с Оганьянцем мне 
всегда хотелось задать ему один вопрос: «А правильно ли ты поступил, что выбрал 
себе профессию востоковеда-арабиста и разведчика? А не лучше ли тебе, Саша, 
было пойти на эстраду?» Этот, так и не заданный вопрос, имел под собой самые 
веские основания. Да и вообще много ли есть на свете людей, совершенно 
сознательно избрав-
23
ших себе профессию или нашедших мужество круто изменить свой жизненный путь в 
поисках истинного призвания?
    Если бы он пошел в эстрадные артисты, то наверняка стал бы звездой первой 
величины. Живое лицо, богатая мимика, удивительная способность копировать язык 
и жесты людей, умение находить смешное и оригинальное в обыденном, способность 
сочинять на ходу анекдоты — все это притягивало к нему людей, делало его 
популярным человеком и желанным гостем в любой компании. Причем Саша не 
пересказывал услышанные смешные истории, а главным образом придумывал их сам, 
черпая материал из своей богатой биографии, из общения с окружающими, из 
тайников своей буйной фантазии. При всем этом он был крайне самоироничен и не 
стеснялся представить себя в самом смешном виде.
    В Московский институт востоковедения Оганьянц попал не в силу каких-то