принять необходимые меры, чтобы...»
    Положение действительно было отчаянным, и ни о какой необходимой 
секретности и конспирации в работе в данных условиях не могло быть и речи. 
Однако столь земные материи были очень далеки от Шелепина, и чекисты ощущали 
это повседневно.
    Мое общение с Шелепиным и с другими тогдашними руководителями КГБ связано с 
1960 годом — годом Африки. До этого периода отношение к африканским проблемам в 
органах госбезопасности было довольно спокойным, так как наши разведывательные 
и контрразведывательные интересы сосредоточивались на США, Европе и Китае. С 
Африкой мы явно запаздывали. В МИД СССР действовали уже два африканских отдела, 
а в Министерстве внешней торговли даже три, а в КГБ — только маленькое 
направление из пяти человек, начальником которого я был назначен сразу после 
возвращения
      
161
из Каира весной 1960 года. При этом надо заметить, что именно с позиций 
каирской резидентуры мы поддерживали деловые контакты почти со всеми 
представителями африканских национально-освободительных движений, которые нашли 
гостеприимный приют на египетской земле.
    Однажды, в августе 1960 года, Шелепин поставил перед руководством разведки 
ряд задач по Африке, поинтересовался, как организована разведывательная работа 
на Черном континенте, и с изумлением узнал, что в ПГУ нет самостоятельного 
отдела, ориентированного на африканскую проблематику. Он счел такое состояние 
дел проявлением политического недомыслия и дал команду немедленно создать 
полноценный африканский отдел в разведке и впредь активно заниматься 
африканскими проблемами. Меня тут же вызвали из отпуска, добавили в мою группу 
несколько человек и назначили исполняющим обязанности начальника нового отдела.
    Трудностей на пути создания полноценного отдела было множество, и в первую 
очередь потому, что в стране никто не готовил специалистов по Африке, в том 
числе и со знанием африканских языков. Именно в этот период кто-то из новых 
сотрудников отдела рассказал мне историю о том, что в 1941 году после победы 
под Москвой абиссинский негус прислал Сталину поздравление на амхарском языке. 
Сталин, естественно, потребовал перевод, и после тщетных попыток найти 
переводчика Молотов доложил ему, что единственный в Москве знаток амхарского 
языка несколько дней тому назад погиб в рядах ополчения при защите Москвы. Не 
знаю, правда это или анекдот, но эта история верно отражала состояние 
африканистики в государстве.
    Начали мы изучать политическую обстановку в Африке и, как у нас принято 
(здесь мы всегда были впереди планеты всей), составлять многочисленные 
оперативные планы, увы, не обеспеченные реальными и конкретными исполнителями. 
Людей не было, и никто не хотел их нам давать. В конце концов я вместе с 
несколькими товарищами получил полномочия отобрать в Министерстве иностранных 
дел, Министерстве внешней торговли, в академических институтах и других 
учреждениях два с лишним десятка человек для работы на африканском направлении. 
Сейчас при-
162
ятно сознавать, что многие первые наши африканисты, которых я пригласил в отдел 
еще молодыми людьми, стали замечательными разведчиками, в дальнейшем (после 
Африки) работали во всех частях земного шара и даже существенно пополнили 
генеральскую прослойку в разведке.
    Но это все было потом, а в начале пути кадров для посылки за рубеж 
катастрофически не хватало, и начальник разведки несколько раз вынужден был 
обращаться за помощью к Шелепину, который продолжал настойчиво интересоваться 
африканскими делами. Конечно, его занимала не сама разведывательная работа, а 
ее конечный продукт — информация о развитии политических процессов в Африке и, 
главное, о состоянии национально-освободительного движения и столкновении 
интересов империалистических держав на континенте. В ответ на очередную жалобу 
по поводу кадрового голода Шелепин вспылил, сказав, что мы плохо ищем, и 
пообещал сам заняться данной проблемой: «Я вам докажу, что кадры африканистов в 
стране есть!»
    И... доказал. Через несколько дней по указанию Шелепина в отдел прибыл 
новый сотрудник — кандидат наук, на вид сугубо штатский человек с растерянным 
взглядом за толстыми стеклами очков, журналист-международник уже с готовым 
журналистским прикрытием.
    Неофит знал Африку лучше всех нас вместе взятых, был увлечен идеей написать 
докторскую диссертацию на африканскую тему, и ему были органически чужды наши 
порядки, военная дисциплина, соблюдение субординации, не говоря уже о таких 
деликатных вещах, как подбор тайников, проверка агентуры и изучаемых лиц, а 
также способы отрыва от наружного наблюдения. Но так или иначе — это был личный 
посланник Шелепина, к нему надо было относиться бережно и немедленно выпустить 
на оперативный простор в Африку.
    Прошло несколько месяцев, и из важной для нас в политическом и оперативном 
отношении страны стали приходить тревожные телеграммы о том, что новоиспеченный 
разведчик ничего не делает в области разведки и полностью игнорирует указания 
резидента. Ученого африканиста вызвали в командировку в Москву для прояснения 
ситуации и проведения воспитательной работы.
163
    В ответ на мои обычные в таких случаях вопросы я получал нестандартные 
ответы: «Я не намерен выполнять распоряжения, которые мне даются тоном военной 
команды... Я не хочу, чтобы мне постоянно напоминали, что я старший лейтенант...